В Одессе сапожника заменял биндюжник.
Это не значило, что биндюжник починял ботинки,
Нет. Он, как ему и положено, ездил на своих длинных и плоских телегах - биндюгах, предназначенных для перевозки тяжелого груза. Но
Если где-нибудь в другом городе кто-то ругался, как сапожник, или сморкался, как сапожник, то в Одессе он ругался и сморкался, как биндюжник. Так здесь
Было принято говорить.
В слове "биндюжник" было что-то дюжее, поэтому он представлялся
Мне большим и сильным человеком. Жаль, что он ругался и сморкался, как сапожник, подавая нехороший
Пример людям дошкольного и младшего школьного возраста. Недаром само
Слово "биндюжник" было с позором изгнано из русского языка, который всегда очищался от подобных слов, позволяя себе расслабиться только в Одессе.
Я мечтал встретиться с биндюжником, посмотреть на его
Манеры и послушать, как он ругается. Но биндюжники в мое
Время попадались довольно редко. Это была вымирающая
Профессия,
Память о которой, как о динозаврах, сохранилась со временем только в языке:
- Ну, ты прямо какой-то динозавр! И выражаешься, как биндюжник!
Биндюги
Все Больше вытеснялись грузовыми машинами.
И в одной из таких машин в июле сорок первого мы выехали из Одессы на
Восток.
В кузове полуторки, кроме нас, ехало еще
Человек двенадцать. Все это были
Мужчины, могучие, как биндюжники, но не биндюжники, а работники областного масштаба. Они ехали на восток, хотя
Главное их мужское
Дело было на западе.
Вид, однако, у мужчин был такой, словно главное их мужское дело было на востоке. Словно они всей душой рвались на фронт, но в данный
Момент себе не принадлежали. И чемоданы их себе не принадлежали: по каким-то высшим стратегическим соображениям они должны были быть доставлены на восток.
Понимая неубедительность своего положения, мужчины говорили о войне. Они ехали от войны, но говорили о войне, и этим будто себя оправдывали. "Мы ему Одессу не отдадим!" - говорили они, приобщая себя к тому, что в данный момент происходило в Одессе.
Конечно, как быстро ни шла машина, мужчинам военного времени никуда не уехать от войны. Но они тогда этого не знали. Им, работникам областного масштаба, казалось, что масштаб их кончается где-то далеко-далеко,
Там, куда они
Сейчас ехали.
Шофер затормозил и выглянул из кабины.
- Мотор перегревается, - сказал он, - нужно сбросить
Часть груза.
Мужчины переглянулись,
Потом их
Взгляды сошлись на нас.
- Может быть, что-нибудь из вещей? - сказала наша мама.
-
Зачем же вам выбрасывать свои
Вещи? - наставительно возразил
Один из мужчин.
- Нам бы только доехать...
- А вы и доедете. Вас подберут. Это нас не подберут, а вас подберут. Чтоб женщину с двумя детьми - и не подобрали!
Остальные молчали, и
Лица у них были недовольные. Им не нравился этот
Разговор.
- Вы не можете здесь ехать, - убеждал маму тот, который добровольно взялся отстаивать общие
Интересы. - У нас машина особого назначения.
Назначение машины было одно: поскорее удрать от немцев.
- Скорее там разбирайтесь! - торопил шофер.
Мужчины начинали сердиться. Они сердились оттого, что были мужчины, и им хотелось быть сильными и мужественными в глазах этой единственной
Женщины, а они не могли, потому что у них были срочные
Дела на востоке.
Нам помогли высадиться. Машина уехала, а мы остались стоять у дороги.
Никто не спешил нас подобрать: все машины шли переполненные.
Было уже совсем
Темно, когда
Рядом с нами остановилась длинная плоская телега. Биндюг!
- Что вы здесь делаете,
Женщина, в такое время? Садитесь, мне как раз в вашу сторону.
Он не был похож на биндюжника. В нем не было
Ничего дюжего - худосочный такой старичок. За всю дорогу он ни разу не выругался и ни разу не высморкался. Он посадки нас на свою телегу, а сам, прихрамывая, пошел рядом, потому что он жалел лошадей.