Персонаж: кузнец-наркоман

Долго всматриваюсь в Черный джемпер, в котором Вчера лег спать. Вот они - два куба безрассудства. На груди ровно обуглен кружок от выпавшей из рук Сигареты. Если посчитать дырки на джемпере, то их будет ровно столько, сколько осенью у меня Было адских пробуждений. Потому что вдогонку к двум кубам летит таблетка димедрола, а это, Надо признаться, совсем уже бессовестно. Потому что безрассудно. И сигарета в постели всегда выпадает из Руки ровно в тот Момент, когда переплываешь Рубеж между седьмым небом и беспамятством. Тело расслаблено, Мозги спят, выносите меня из квартиры, Демоны, Ангелы, я не произнесу ни Слова возражений.
Тошнота - Привычное Дело. Токсикоз от бремени бед. Волосы всклокочены, как у питекантропа, Глаза шальные, желтые, красные, щетина клочками. Иду-бреду в полутьме адовой почти на ощупь до туалета в трусах и продырявленном джемпере, бормочу молитвы и жалею весь Мир. Увижу паучка в туалете - расплачусь. Паучок совсем высох без мух. Мученик. Замечу на плафоне в ванной комариное Кладбище - разрыдаюсь. Глупые твари, они летели на Свет лампы, а попали в ад. Нужно постараться умыться так, чтобы не стошнило. Если только с закрытыми глазами под струю холодной воды. И без резких движений, способных спровоцировать пищевод.
В Зеркало не смотрю. Боюсь. Знаю, кого Там встречу. Зачем усугублять? Нервы итак на пределе. Свет включать не люблю. По пути в ванную - двойная Дверь в комнату родителей. Витражи расписаны Papaver somniferum. Мак снотворный. Каждый лепесток как живой. Отец попросил сделать. Когда был живой. И мама радовалась моей работе, когда была жива. Они закрывали свою комнату на Ключ, а через расписанные густыми красными цветами витражи, я не мог разглядеть, Есть ли Кто дома. Но если просачивался свет сквозь витражные маковые головы, я знал, что Родители не спят, и я могу попросить в Долг денег. Давали, потому что жалели меня. Пять лет они уже в ином мире, а Мне Иногда по утрам мерещится, что там, за масляными маковыми головами, похожими на церковные купола, пробивается свет. И я слышу их Шепот. И это как Пение ангелов.
- Ты же обещал, сынок?
- Обещал, мама, да сил Больше Нет.
- В прихожей висит Мой плащ. Возьми из кармана Деньги. Только Все не бери. На Хлеб оставь.
- Я верну, мама. Только до остановки сбегаю, Здоровье поправлю и на работу.
- Только в Кафе не заглядывай. Там наши рабочие заводские, все Знакомые. Упрашивать будут, чтобы выпил сто грамм. А тебе нельзя, - вторит маме отец. - Помни об этом. Нельзя. Контузия. Не усугубляй. Купи лекарство и на работу.
- Не пей, сынок. Контузия. Опять в драку полезешь. Или Тебя побьют. А ты и не помнишь, что было. Возьми в кармане плаща деньги. На хлеб оставь. Остальное возьми.
- Хорошо, мама. Спасибо, отец. Пить не буду. Помню все. Куплю лекарство и на работу.
Нет больше маминого плаща в прихожей. Нет денег. И работы в том виде, в каком была Назад пятилетку, тоже нет. А маки на витражах остались. Закрывают от меня Видимость того света. Да. Именно, того света.

Люблю праздник Маккавеев. Все равно, что ветхозаветные Мученики. Главное - Календарь. Праздник середины августа, когда поспевает мак. Маккавей - мак вей! Деревеньки с маковками куполов церковных, в домах за иконами сухие головки с зернышками, трещат как музыкальные инструменты, погремушки для младенчиков. Все мы младенцы в боге. В деревнях сочиво делают из толченых зернышек, приговаривают Святые молитвы. Ах, Благодать какая!
Стоп. Размечтался. Заначки Нет, а без нее нет Мне никакого рая. Нужно собраться с силами и спускаться из ада в ад. Тридцать девять ступенек. Не упади. Не оступись. В аду переходим малыми шажочками. Тридцать девять ступенек вниз, Потом две сотни шагов до трамвайной остановки и Вечность Ожидания. Сначала появится Валера, хмурый, противный Валера с мускулами богатыря и мелкими глазками старухи-процентщицы. Валера будет прохаживаться по остановке взад-вперед с видом гениального превосходства. И он прав - ему Хорошо еще с вечера и будет хорошо Завтра утром. А Если ему хорошо, то он уже в превосходной степени рая по сравнению с бледными тенями, только что выбравшимися из ада. Нас много, Валера Один. И все хотят теплоты, которая гуляет по венам Валеры, но не у всех имеются Деньги, чтобы купить теплоту.
У меня денег нет, но Есть Желание рая. И я пробуждаюсь от паутинного плутовства мыслей, мне Надо, надо, надо. Поскорее надо мне и моему телу. И душе, и мозгам, и всему «я», расстроенному и расхристанному, чтобы снова собрать себя воедино и восторжествовать. Октябрь. Тридцать девять ступенек и две сотни шагов до возможного рая. Пора. Царствие небесное понуждением берется. Царствие земное тоже. Тяжелы абстинентные утра, ой, как тяжелы.
Одеяло чугунное, сдвигаю его как погребальную плиту. Кровать - могила, потому что заначки нет. Если бы я знал, что в холодильнике меня Ждет два кубика счастья, я подпрыгнул бы на постели как цирковой акробат и, Мир перевернулся бы с головы на Ноги, а потом сразу снова на голову, и так несколько раз, до седьмого неба. Мечта. Теперь Время начнет канителиться, насмехаться надо мной, показывать Зубы вместо улыбки, а часовая стрелка будет стоять на месте, словно привязанная к пудовой гире. Самое тяжелое время - Утро без заначки. Бремя всех бед, собранных воедино.

Мне от Жизни многого не Надо. Вершина счастья - проснуться в своей постели и обнару Жить, что Вчера я Все-таки изловчился оставить заначку на Утро. Бог Мой! Ничто так не радует больного Человека, как уютные Мелочи бытия.
Начнем с того, что я мог бы проснуться на улице или, хуже, в притоне. Оказаться в мрачной милицейской камере или тошнотворной больничной палате. А мог бы очнуться в мире ином, Хочется верить, более праздничном, чем этот. Впрочем, открыть свой День без заначки - это все равно, что проснуться в аду. Ни капли преувеличения. Именно в аду последнее Время я пробуждаюсь, потому что заначки, как правило, утром уже Нет. Кажется, все так просто. Выбрал из пузырька с лекарством пару кубов и положил до утра в Холодильник. Пока в здравом уме и твердой памяти. Заначка для расхристанных типов, вроде меня, это практически Завещание. То Есть, то единственно ценное в жизни, без которого сам Рай окрашивается в погребальные тона. Но в том-то и Дело, что холодильник обычно на утро пуст. Люди, Знакомые с этой чертовщиной, поймут меня. При тщательном исследовании дня вчерашнего обнаруживается этакая гаденькая минутка, когда пузырек с лекарством самоуверенно мнется в руках, а внутренний Голос нашептывает: «Дружище, Зачем тебе размазывать Удовольствие? Оно же не масло, а Жизнь твоя не бутерброд. Возьми Счастье в свои Руки, оно не призрачно. И вышли вдогонку к трем кубам еще два». И высылаешь. Внемлешь нежному голосу тела и совсем не слушаешь Мозги, которые скорбят заранее: «А Завтра? Что ты будешь Делать завтра, когда проснешься? Сегодня ты прыгаешь с облачка на облачко, как блаженный барашек из мультика, а завтра очнешься на дне глубокого адского колодца и начнешь выть совершенным волком».
И точно. Так всякий раз бывает. В раю совсем теряешь практические свойства мозга. Блаженство, которое уже и не совсем блаженство, а только Боль, вывернутая наизнанку, растапливает остатки мелкой расчетливости. Сколько раз это уже Было! И будет еще столько же раз. Люди молитвенные, и те просят хлеба насущного на день Вперед, понимая, что день долог, мрачен, и пуст, и чреват опасностями. А тут - Существо, расхристанное донельзя, расщепленное на прогнивший Дух, полумертвое Тело и тупые мозги, - забывает о самом главном - заначке.
Время Года для ада значения не имеет. За окном Октябрь - Холодно, сыро, Темно. Низкие депрессивные Тучи проплывают над городом, садятся на маковки церквей, расстилаются слезливым мороком, наполняют улицы, квартиры, дома, черепные коробки. Но Если вам кажется, что ад толкает на что-то скверное, вы ошибаетесь. Ад ни к чему не толкает. Хочется тупо лежать под одеялом и жалеть весь Мир - да, меня всегда пробивает на Жалость ко всему живому, когда в душе Мрак. Жалко до слез, что Человек так Смешно устроен, что ему необходимо непременно влить в Кровь хотя бы пару кубиков Лекарства, чтобы он ожил, воскрес, начал жить и творить. Смешно и горько. Парочка кубиков раствора, и я начну возвращаться к жизни. В душе моей запоют Ангелы, а тучи вмиг обернутся дурашливой детворой, которая играет с человеком в прятки.
Закрываю Глаза сразу после того, как резиновое донышко поршня упрется в кругленький носик шприца, скользит Волна райской теплоты, поймать не Трудно, но не ловится… Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Смотрю на мир суженными зрачками, и нет мрачных туч. Попрятались, забавные небесные интриганы. Перевернулись белыми брюшками и превратились в барашков. Бегу-бегу, как в мультике, прыгаю с одного плюшевого Облака на другое, лечу в невесомости, смотрю наверх, вижу Солнце, вниз гляжу - золоченые маковки церквей. Маковки. Все милое сердцу. И как Хорошо жить на свете. Как счастливо становится на душе, когда кругом маковки.