Юрий Меркеев. Паук Жигулев (№ 354433)

Люблю праздник Маккавеев. Все равно, что ветхозаветные Мученики. Главное - Календарь. Праздник середины августа, когда поспевает мак. Маккавей - мак вей! Деревеньки с маковками куполов церковных, в домах за иконами сухие головки с зернышками, трещат как музыкальные инструменты, погремушки для младенчиков. Все мы младенцы в боге. В деревнях сочиво делают из толченых зернышек, приговаривают Святые молитвы. Ах, Благодать какая!
Стоп. Размечтался. Заначки Нет, а без нее нет Мне никакого рая. Нужно собраться с силами и спускаться из ада в ад. Тридцать девять ступенек. Не упади. Не оступись. В аду переходим малыми шажочками. Тридцать девять ступенек вниз, Потом две сотни шагов до трамвайной остановки и Вечность Ожидания. Сначала появится Валера, хмурый, противный Валера с мускулами богатыря и мелкими глазками старухи-процентщицы. Валера будет прохаживаться по остановке взад-вперед с видом гениального превосходства. И он прав - ему Хорошо еще с вечера и будет хорошо Завтра утром. А Если ему хорошо, то он уже в превосходной степени рая по сравнению с бледными тенями, только что выбравшимися из ада. Нас много, Валера Один. И все хотят теплоты, которая гуляет по венам Валеры, но не у всех имеются Деньги, чтобы купить теплоту.
У меня денег нет, но Есть Желание рая. И я пробуждаюсь от паутинного плутовства мыслей, мне Надо, надо, надо. Поскорее надо мне и моему телу. И душе, и мозгам, и всему «я», расстроенному и расхристанному, чтобы снова собрать себя воедино и восторжествовать. Октябрь. Тридцать девять ступенек и две сотни шагов до возможного рая. Пора. Царствие небесное понуждением берется. Царствие земное тоже. Тяжелы абстинентные утра, ой, как тяжелы.
Одеяло чугунное, сдвигаю его как погребальную плиту. Кровать - могила, потому что заначки нет. Если бы я знал, что в холодильнике меня Ждет два кубика счастья, я подпрыгнул бы на постели как цирковой акробат и, Мир перевернулся бы с головы на Ноги, а потом сразу снова на голову, и так несколько раз, до седьмого неба. Мечта. Теперь Время начнет канителиться, насмехаться надо мной, показывать Зубы вместо улыбки, а часовая стрелка будет стоять на месте, словно привязанная к пудовой гире. Самое тяжелое время - Утро без заначки. Бремя всех бед, собранных воедино.