Персонаж: Паук Жигулев

С женщинами та же История. В молодости завести Знакомство для меня Было пустяшным предприятием, а теперь тяжеленным грузом. Только Если не брать во внимания девочек из притона. С ними совсем просто - они без затей. Сольешь им кубик-другой для восстановления формы, они уж и рады отплатить, лезут Целоваться, себя предлагают как вещь - попользуйся, друг, если хочешь. Но Мне не Надо этого. Невозможно служить двум господам - Папарум Сомниферуму и разврату. Мак снотворный притупляет телячий Интерес и восстанавливает Единство теплоты Души и духа. Есть, Конечно, Другие снадобья, которые заточены именно под теленка… ха-ха-ха… даже бычка для случки, вытяжка из южно-американской культовой травки эфедры, но ей-богу, это такая Гадость, что и Говорить не хочу. Видел я «винтовых», нарезанных - Маньяки с расширенными зрачками, носятся сутками по городу, не спят, ищут блуд изобретательный. Тьфу! Смотреть противно. Где же ваш Человек в человеке? Где степенность и Духовный Подъем? И чем вы, скажите, отличаетесь от подопытных кроликов, над которыми циничные дяди ставят эксперименты? Нет, Друзья, одно Дело - опиум, совсем другое какая-нибудь галлюциногенная травка или эфедрин. В первом случае душевная теплота руководит телом, во втором и третьем - Тело шаманит над душой. Скверно это, братцы, очень скверно. Если бы меня спросили, хочу ли я, чтобы легально торговали анашой или эфедрой, я бы твердо ответил: «Нет!». Опиум иное дело. Человек под маковым раствором мягок и деликатен, как князь Мышкин. Под эфедрой - питекантроп. Алкоголь не в счет. Это Другая Планета - грубая, страшная, но терпимая за пять минут до Открытия винных отделов или аптек. В Эти пять минут мы с обитателями винной планеты в чем-то даже похожи. В интеллигентности, что ли? Или в деликатности, которая выпирает наружу и боится даже окрика, любого нестройного шума, яркого света, музыки. Боится всего.
- Андрюшка, - Иногда сослепу хватает меня тетя Дуся за рукав. - Скажи-ка, сколько ступенек я прошла? Десять? Не промахнусь, Чай?
- Не промахнетесь, - отвечаю я и помогаю ей выйти из подъезда. - Если кто-то не пристроил еще одну ступеньку.
- Шутишь? Это Хорошо.
- Шучу. Я вообще последнее Время большой шутник. Раньше не любил этого. Теперь люблю. Шутки Жизнь продлевают. А Язык укорачивают. Это по мне.
- Батареи-то опять у нас холодные. Пойду ругаться. Деньги платим огромные, а топить нас не хотят. У вас в квартире Холодно? Аль нет?
- Холодно.
- Ты не серчай на меня, старую. Забыла я про тот Крест. Зятю наказала. Он новый сварил.
- Спасибо. А то, может быть, подождать?
- Подождать? - кукситься бабка и беззвучно смеется, похожая на куклу из папье-маше. - Опять шутишь?
- Не шучу. Подождите немного. Я вам не сваркой прихвачу, а на винты крутые посажу. Чтобы на Вечность. И табличку из пластика сделаю. Золоченой бумагой оберну.
- Хиииии-иииии, - заходится тетя Дуся. - Уморил. Не готовят заранее ни свадебных платьев, ни могильных принадлежностей, ни детских пеленок. Знак дурной.

И я одеваюсь. Медленно, Тихо, плавно. И в темноте. Шарю рукой в углу прихожей, нащупываю рабочую спецовку, надеваю ее, в Сапоги попадаю не с первого раза, но сверху. Наклоняться нельзя. Опасно. Поясница трещит как Электричество, а склонять голову рискованно. Все из меня трехсоставного может хлынуть вовне. У двери на Мгновение задерживаюсь, шепчу какие-то молитвы. Ангелы меня не слышат. Я знаю это. Никто не хочет слышать Человека в аду. Потому что Дверь ада изнутри запирается. Я открываю дверь и делаю Шаг в подъезд. Сверху льется православное Радио. Полуслепая Бабушка Дуся каждое Утро включает радио с церковными песнопениями и делает это так, будто Она не полуслепая, а полу глухая. Бабушка Дуся была знакома с моими родителями. Пять лет Назад я мог бы занять у нее денег, и она бы дала Мне, не боясь обмана. Теперь не даст. Я обманул ее Надежды. Пообещал сварить Крест на могилу мужа, взял Деньги авансом, но не сварил. Пришел больной на работу через лазейку в заборе, упросил мужиков дать мне три металлических бруска из кузницы, выложил перед бабкой в форме креста и выманил у нее оставшуюся сумму. Деньги проколол, а про сварку забыл. Теперь у нее в квартире валяются бруски для креста, а я не могу занять у нее денег. Впрочем, наверное, смог бы, Если захотел. Не хочу - стыдно. Время ушло, когда я умел без стыда просить в Долг деньги. Это Было по молодости, когда Сов Есть умела симулировать эмбриональную шизофрению. То есть когда моя Душа на мгновение превращалась в совершеннейшее дитя, не ведающее ни стыдливости, ни угрызений. Тогда я мог просто прийти и попросить. А теперь Нет. Мнусь перед дверями, покрываюсь краской стыда, не знаю, что сказать. Вроде как знаю, что отдам, но просить не могу. Возраст. Проклятущая Деликатность Души, которая с годами только усугубляется и становится очевиднее.

И точно. Так всякий раз бывает. В раю совсем теряешь практические свойства мозга. Блаженство, которое уже и не совсем блаженство, а только Боль, вывернутая наизнанку, растапливает остатки мелкой расчетливости. Сколько раз это уже Было! И будет еще столько же раз. Люди молитвенные, и те просят хлеба насущного на День Вперед, понимая, что день долог, мрачен, и пуст, и чреват опасностями. А тут – Существо, расхристанное донельзя, расщепленное на прогнивший Дух, полумертвое Тело и тупые Мозги, – забывает о самом главном – заначке.

Время Года для ада значения не имеет. За окном Октябрь – Холодно, сыро, Темно. Низкие депрессивные Тучи проплывают над городом, садятся на маковки церквей, расстилаются слезливым мороком, наполняют улицы, квартиры, дома, черепные коробки. Но Если вам кажется, что ад толкает на что-то скверное, вы ошибаетесь. Ад ни к чему не толкает. Хочется тупо лежать под одеялом и жалеть весь Мир – да, меня всегда пробивает на Жалость ко всему живому, когда в душе Мрак. Жалко до слез, что Человек так Смешно устроен, что ему необходимо непременно влить в Кровь хотя бы пару кубиков Лекарства, чтобы он ожил, воскрес, начал Жить и творить. Смешно и горько. Парочка кубиков раствора, и я начну возвращаться к Жизни. В душе моей запоют Ангелы, а тучи вмиг обернутся дурашливой детворой, которая играет с человеком в прятки.

Мне от Жизни многого не Надо. Вершина счастья – проснуться в своей постели и обнаружить, что Вчера я Все-таки изловчился оставить заначку на Утро. Бог Мой! Ничто так не радует больного Человека, как уютные Мелочи бытия.

Начнем с того, что я мог бы проснуться на улице или, хуже, в притоне. Оказаться в мрачной милицейской камере или тошнотворной больничной палате. А мог бы очнуться в мире ином, Хочется верить, более праздничном, чем этот. Впрочем, открыть свой День без заначки – это все равно, что проснуться в аду. Ни капли преувеличения. Именно в аду последнее Время я пробуждаюсь, потому что заначки, как правило, утром уже Нет. Кажется, все так просто. Выбрал из пузырька с лекарством пару кубов и положил до утра в Холодильник. Пока в здравом уме и твердой памяти. Заначка для расхристанных типов, вроде меня, это практически Завещание. То Есть, то единственно ценное в жизни, без которого сам Рай окрашивается в погребальные тона. Но в том-то и Дело, что холодильник обычно на утро пуст. Люди, Знакомые с этой чертовщиной, поймут меня. При тщательном исследовании дня вчерашнего обнаруживается этакая гаденькая минутка, когда пузырек с лекарством самоуверенно мнется в руках, а внутренний Голос нашептывает: «Дружище, Зачем тебе размазывать Удовольствие? Оно же не масло, а Жизнь твоя не бутерброд. Возьми Счастье в свои Руки, оно не призрачно. И вышли вдогонку к трем кубам еще два». И высылаешь. Внемлешь нежному голосу тела и совсем не слушаешь Мозги, которые скорбят заранее: «А Завтра? Что ты будешь Делать завтра, когда проснешься? Сегодня ты прыгаешь с облачка на облачко, как блаженный барашек из мультика, а завтра очнешься на дне глубокого адского колодца и начнешь выть совершенным волком».