Автор цитат: Ольга Брилёва. Страница 6

К чему-то можно прийти только ценой потерь.

- Ты знаешь, как в раковине рождается жемчужина?
- Нет...
- Туда, в середину, попадает песчинка. У моллюска нет рук, чтобы вытащить чужеродное Тело - а песчинка раздражает; моллюску больно, и он начинает обволакивать ее своим перламутром: слой за слоем, слой за слоем... Моллюск не думает, что творит Красоту - он просто жаждет избавиться от непрестанно саднящей боли.

- Финрод понял, отчего Маэдрос страдал. Не от того, что его пытали. От того, что пытка закончилась.
Лютиэн изумленно распахнула Глаза. Это действительно Было непредставимо.
- Тебе страшно? - Ородрет взял ее за руку. - Мне тоже стало страшно, когда я услышал Объяснение. Это странное свойство наших fear - не знаю, Проклятие или Дар. Если нас терзает нечто, что мы бессильны изменить, и неспособны перенести - мы со временем начинаем испытывать от этого некое извращенное Удовольствие. И Избавление от страданий Потом кажется нам мукой... Видимо, иначе не выжить; видимо, это свойство природы - нам на Благо... но если Мучения длятся слишком долго - потребность в них делается неистребимой. В это сложно поверить, не испытав на себе... Речь не только о Майтимо - Многие нолдор, особенно в последнее Время, начали чувствовать что-то вроде этого... Они полюбили Жизнь, которую мы здесь ведем - но не так, как любите вы, синдар. Они упиваются сознанием своей обреченности и своей волей к смерти.

- Он попросил меня закончить, - наконец сказал Ородрет. - Я не сразу решился... Приняться за работу означало бы признать, что он ушел Навсегда.

Куруфин в совершенстве владел искусством лгать, не говоря ни Слова лжи.

Куруфин был старше, и по праву своего старшинства, по праву старшинства своего отца - должен был занимать более высокое Положение. Необходимость подчиняться Ородрету раздражала его, и он этого не скрывал. Оказывая Знаки учтивости, он словно бы делал одолжение: ладно, братец, поиграем в игру "Ты король", но ведь оба мы знаем, что к чему на самом-то деле...

Он взял с треножника венец и надел его на голову. Финрод, скорее всего, так не сделал бы. Финрод не нуждался в знаках своего королевского Достоинства, когда хотел явить свою королевскую волю.

С уходом Финрода из города словно ушла его Душа. Все Было по-прежнему, и - все не так.

Я не великодушен и не храбр. Просто за Тебя я боюсь Больше, чем за себя, а за себя я боюсь очень сильно.

Как странно - со дней своей ранней юности Она не покидала Дориата - и не испытывала в том Нужды. Каждый Год Деревья радовали ее новой листвой, а Трава - цветами, каждый соловей пел новую песню, а нитки под руками сплетались в новый узор - к чему уподобляться нолдор, которых вечно что-то куда-то гонит, причем не сама Дорога - это Было еще понятно - а какая-то Цель, которую они готовы преследовать даже ценой Жизни? Но вот теперь она поняла Смысл этой Гонки, эту жажду Действия, сжигающую сердца пришельцев из-за моря. Делать хоть что-нибудь! - но делать!

Она вспомнила своего родича - каким видела его в Последний раз. Его феа была сгустком света, легкого и пронзительного. Казалось, он вобрал в себя Все Лучшее, что Было в трех народах эльдар: спокойную Мудрость ваньар, неукротимый Дух нолдор, тонкость и Богатство чувств, присущие тэлери... И сколько она его видела - ее не оставляло Ощущение того, что Живет Финрод, глядя Далеко Вперед, живет ради чего-то высокого и прекрасного, что он провидит в тумане будущего.

Деревья, очнувшись ото сна, будут перешептываться в сумраке и пить теплый Ветер, напоенный влагой далекого Сири Она. Но некому будет прийти в этот Лес, чтобы танцевать с ней среди зарослей болиголова, Говорить с ней о вещах простых и странных, смешных и страшных, охотиться в камышах у Эсгалдуина, Любить ее на поляне в безлунную Ночь... Обхватив руками серебристый тополь, чувствуя щекой и ладонями гладкость коры, она вспоминала, как странно сочеталась в его Любви Жажда обладать с желанием поклоняться. Как это пугало и захватывало... И как безнадежно это кончилось.

Сейчас их Жизни сплетены, и Один зависит от другого, как Если бы, связанные одной веревкой, они шли над пропастью.

Знание подчас тяжелее неведения.