Книга: Единственный и его собственность. Страница 3

Если Религия выставила Положение, что мы Все - Грешники, то я выставлю против нее другое положение: что все мы слишком совершенны! Ибо в каждое данное Мгновение мы - все, чем мы можем быть, и мы вовсе не должны быть большим. Так как в нас Нет ни одного недостатка, то нельзя Говорить о грехе. Покажите Мне хотя бы одного грешника в мире, когда Никто не должен будет служить чему-нибудь высшему! Если нужно будет удовлетворять только себя, то я не буду грешником, если не поступлю как следует, ибо я не оскорбляю Ничего «святого»; если же, наоборот, я должен быть благочестивым, то я должен Угождать Богу, если я должен поступать по-человечески, то я должен угождать сущности Человека, идее человечества и т. д. Кого религия называет «грешником», того Гуманизм называет «эгоистом». Но, повторяю, если я не должен буду остаться для кого-нибудь другого, то разве не будет «эгоист», в котором гуманизм обрел новомодного дьявола, просто-напросто бессмыслицей? Эгоист, от которого открещиваются гуманисты, - такой же призрак, как и Дьявол: он существует только как пугало и фантастический Образ в их мозгу. Если бы они не были наивно проникнуты старофранконской антитезой добра и зла, которой они дали современное Название «человечное» и «эгоистическое», то они не возвращались бы к отжившему «грешнику», преобразив его в «эгоиста», и не нашивали бы новые заплаты на старую одежду. Но они не могли иначе, ибо считали своей задачей быть «людьми».

В этом и заключается Юмор. Смеяться над мелочностью людей может всякий, имеющий «более возвышенные Чувства»; но смеяться над всеми великими мыслями, возвышенными чувствами, благородным вдохновением и святой верой - это предполагает, что я - собственник всего.

Сознательно или бессознательно, но мы Все стремимся к своеобразности, и вряд ли найдется среди нас хотя бы Один, Кто не отказался бы от святого Чувства, святой Мысли, святой веры, да, мы не встретим ни одного Человека, который не мог бы освободиться от той или иной святой мысли. Вся наша Борьба против убеждений исходит из того мнения, что мы способны выгнать врага из его крепости мысли. Но то, что я делаю бессознательно, я делаю наполовину, и потому после каждой победы над какой-нибудь верой я становлюсь опять пленником (одержимым) новой веры, которая Потом опять вполне овладевает моим я и делает меня фанатиком разума, после того как я перестал быть фанатиком Библии или фанатиком Идеи человечества, после того как я достаточно боролся за Христианство.

Как Мир, сделавшись моей собственностью, стал материалом, с которым я делаю, что хочу, так и Дух, сделавшись собственностью, должен опуститься на степень материала, перед которым я не знаю более священной боязни. Прежде всего я не буду более содрогаться ни перед какой мыслью, какой бы Она ни была дерзновенной и «дьявольской», ибо Если она угрожает Мне стать неудобной и не удовлетворяющей меня, то в моей власти положить ей Конец; но я не отшатнусь и ни перед каким деянием, если бы даже Там обитал дух безбожия, безнравственности, противозаконности, как и святой Бонифаций, который не остановился перед тем, чтобы срубить священный дуб язычников из религиозных соображений. Если Вещи мира стали суетны, то и Мысли духа должны стать тоже суетными. Ни Одна Мысль не священна, ибо ни перед одной мыслью я не чувствую «благоговения»; ни одно Чувство не священно ( Нет священного Чувства дружбы, материнского чувства и т. д.), ни одна Вера не священна. Все они отчуждаемы, все они - моя отчужденная Собственность, и они уничтожаются и создаются мною.

Что Мне за Дело - по-христиански ли я думаю и поступаю? Человечно ли, либерально, гуманно, нечеловечно, нелиберально, негуманно - об этом я не забочусь. Пусть только то, что я делаю, приведет меня к моей Цели и Цель эта меня утвердит, называйте меня за это, как вам угодно: мне Все равно.

Свободная Критика занимается идеями, и потому Она постоянно остается только в пределах теории. Как бы она ни боролась с идеями, она Никогда не может освободиться от них. Она возится с привидениями, но она может так поступать, лишь считая их привидениями. Идеи, с которыми она всегда имеет Дело, не исчезают совершенно: наступающая Заря нового утра их не рассеивает.
Критик может дойти до атараксии по отношению к идеям, но никогда не освободится от них, то Есть он никогда не сумеет понять, что над телесным человеком не существует Ничего высшего (ни человечности, ни свободы). У него всегда остается Представление о «призвании» Человека, о «человечности». И эта идея человечества остается неосуществленной, ибо она именно и остается «идеей» и должна остаться таковой.

Как и критикующее животное, я думаю только о себе. Я - критерий истины, но я - не идея, а Больше, чем идея, то Есть невыразим. Моя Критика не «свободная» критика, не свободна от меня, и ничему не «служит», не служит и идее, Она моя собственная критика.

Но служить истине не Было Никогда моим намерением; Она - только пищевое средство для моего мыслительного аппарата, как картофель - для моего желудка, а друг - для моего сердца. Пока я имею Желание и Силы мыслить, до тех пор Мне служит каждая Истина только для того, чтобы перерабатывать ее по моим способностям. Истина для меня так же «суетна и бренна», как для христианина Действительность или Все мировое. Она существует так же, как и Вещи мира сего, хотя христианин доказал их Ничтожество, но она суетна, ибо Ценность ее не в ней самой, а во мне; сама по себе она не имеет никакой Ценности. Ваша Деятельность создает бесчисленное множество вещей, вы изменяете даже Лицо земли и воздвигаете всюду человеческие создания; точно так же вы открываете бесчисленное множество Истин, и мы рады этому от всей Души. Но так же, как я никогда не соглашусь стать рабом ваших машин, а только хочу помочь вам для своей же пользы привести их в ход, так же и вашими истинами я хочу пользоваться только тогда, когда не должен служить им и подчиняться их требованиям. Все истины подо мною - мне дороги; но истины Надо мной, истины, к которой я должен приспосабливаться - я не желаю знать. Для меня Нет истины, ибо Ничто не стоит надо мной. Даже моя Сущность и сущность Человека не стоят надо мной. Да, надо мной, этой «каплей в Море», этим «незначительным человеком»!
Каждая Эпоха имела свою «истину-веру» и в действительности, еще не было такой эпохи, в которой не признавали бы какой-нибудь «высшей истины», истины, которой считали нужным подчиниться как «державной». Каждая истина какой-либо эпохи - ее навязчивая идея, и Если Позже находили новую истину, то потому лишь, что ее искали; Глупость только видоизменяли и облекали в модную одежду, ибо желали все-таки - Кто мог сомневаться в законности этого? - «вдохновения идеей». Желали быть под властью какой-нибудь Мысли - быть одержимыми ею. Последний властитель этого рода - «наша сущность» или « Человек».

Только когда они становятся моей собственностью, Все Эти Духи, истины уходят на Покой, и только тогда они становятся реальны, когда у них отнято их самостоятельное Существование и они делаются моей собственностью, когда уже нельзя более сказать: Истина развивается, господствует, утверждается, История (тоже Понятие) побеждает и т. п. Никогда не торжествовала истина - Она всегда была только моим средством, ведущим к победе, подобно мечу (« Меч истины»). Истина мертва, это - буква, Слово, материал, который я могу употреблять. Всякая истина в себе мертва, всякая истина - труп; жива же она только так, как живы мои Легкие, то Есть в Зависимости от моей собственной Жизни. Истины - материал, как полезны злаки и сорные травы. Полезные ли они злаки или сорные травы? Только я могу решить это.

Но разве « Человек» как отвлеченное Понятие - не « Дух»? Ядро государства и Есть «человек как понятие», то есть нечто Нереальное, и Государство само лишь «человеческое Общество». Мир, который создает верующий человек (верующий дух), называется церковью, а мир, который создает человек (человеческий, или гуманный, дух) называется государством. Но это не Мой мир. Я Никогда не совершаю Ничего отвлеченно человеческого, а совершаю всегда свое собственное, то есть мое человеческое Дело отличается от всякого иного человеческого Дела, и только это Различие делает его действительно моим, Мне принадлежащим делом. Человеческое в нем - Абстракция, и как таковая - дух, то есть отвлеченное Существо.

Итак, Государство проявляет свою Враждебность по отношению ко Мне тем, что требует, чтобы я был человеком, это предполагает, что я могу быть и не человеком и казаться ему «не-человеком»: оно вменяет мне в Долг «быть человеком». Далее, оно требует, чтобы я Ничего не делал, что ниспровергало бы его; его Существование, следовательно, должно быть всегда свято для меня. Далее, я должен быть не эгоистом, а «честным и порядочным», то Есть нравственным человеком. Словом, я должен быть по отношению к нему и его существованию бессильным, почтительным и т. д.

Нравственность не мирится с эгоизмом, потому что Она признает не меня, а только Человека во Мне. Если, однако, Государство - Общество людей, а не собрание многих «я», из которых каждое думает только о себе, то оно не может существовать без нравственности и должно придерживаться ее. Поэтому мы оба, государство и я, - Враги. Меня, эгоиста, Благо этого «человеческого общества» ничуть не интересует: я Ничего ему не жертвую, а только пользуюсь им, обращая его в мою Собственность и мое Творение, то Есть я уничтожаю его и создаю вместо него Союз эгоистов.

Эта Религия исполняет в государстве ту же Роль, как Уважение к семейному началу в семье. Для того, чтобы Семья признавалась и сохранялась такой, какая Она Есть, для всех ее членов кровная Связь должна быть священной, каждый член семьи должен чувствовать благоговение перед узами кровного родства для того, чтобы каждый родственник стал в его глазах священным. Точно так же и член государственной общины должен считать святыней эту общину, и то Понятие, которое для государства - самое высокое, должно быть наивысшим и для него.

Только Человек бессмертен, и я бессмертен только потому, что я - человек. Христианство должно Было действительно учить, что Ничто не погибает, подобно тому как Либерализм провозглашает, что Все равны как Люди; но та Вечность, как и это Равенство, относилась только к человеку во Мне, а не ко мне. Только как носитель и вместитель Человека я не умираю, так же как «не умирает король». Людовик умирает, но король остается; я умираю, но Мой Дух, человек, остается. Для того, чтобы вполне отождествить меня с человеком, нашли и выставили требование, чтобы я был «истинно родовым существом». Религия человека - только последняя метаморфоза христианской религии. Либерализм - религия, так как он отделяет мое Существо от меня и ставит его Надо мной, так как он в той же мере возвышает «человека», в какой Другая какая-нибудь религия возвеличивает своего бога или кумира, так как он делает из моего - потустороннее, так как он вообще делает из моего, из моих свойств и моей собственности нечто чуждое, а именно « Сущность», словом, он ставит меня ниже человека и этим создает для меня « Призвание», но и по форме либерализм проявляет себя как религия, когда он требует для этого высшего Существа, для человека, ревностной веры, «веры, которая наконец докажет свою пламенную и совершенно необъяснимую Преданность».