Автор цитат: Эрих Мария Ремарк. Страница 2

Я хотел слиться с нею, войти в ее Кровь и Плоть - и не мог.

А Мне этого Было мало, я отчаянно жаждал владеть ею еще Больше, еще полнее. Но стоило мне отпустить её, мы вновь становились двумя людьми, двумя разными людьми.

Я буду действовать также, как Германская Империя: тратить Деньги, не имея их.

Никогда ещё Жизнь не была так драгоценна как сегодня, когда Она так мало стоит.

Счастье, - произнёс Шварц. - Как оно съёживается в памяти! Словно дешёвая ткань при стирке. В счёт идёт только Беда.

Странная перемена, начавшаяся вскоре после перемирия, продолжается. Война, которую почти Все Солдаты в 1918 году ненавидели, для тех, Кто благополучно уцелел, постепенно превратилась в величайшее Событие в Жизни. Они вернулись к повседневному существованию, которое казалось им, когда они ещё лежали в окопах и проклинали войну, каким-то раем. Теперь опять наступили Будни с их заботами и неприятностями, а война вспоминается как что-то смутное, далёкое, отжитое, и поэтому, помимо их воли, Она выглядит совсем иначе, она подкрашена и подменена. Массовое Убийство предстало как Приключение, из которого удалось выйти невредимым. Бедствия забыты, Горе просветлено, и Смерть, которая Тебя пощадила, стала такой, какой она почти всегда бывает в жизни, - чем-то отвлечённым, уже нереальным. Она - Реальность, только когда поражает кого-то совсем Рядом или тянется к нам самим.

- Вот, выпейте ещё. Помочь не поможет, но согреет наверняка, И что бы с вами ни стряслось - не переживайте. На свете не так уж много вещей, из-за которых стоит переживать.
Женщина вскинула на него Глаза. Но пить не стала.
- Это Правда так, - продолжил Равик. - Особенно ночью. Ночь - Она Все преувеличивает.

Старое, как Мир, заурядное ночное Отчаяние - накатывает Вместе с темнотой и с ней же исчезает.

Думаете, Люди, пишущие о картинах, разбираются в них? Раскрываю вам тайну: о картинах вообще нельзя писать. Как и об искусстве в целом. Пишут только ради одной Цели - просветить невежд. Об искусстве нельзя писать. Его можно только чувствовать.

- Тебе Никогда не приходило в голову забрать Все, что у Тебя Есть, поехать куда Глаза глядят и все растратить?
- Ты такая же, как твой Отец! - презрительно сказал старик. - У него никогда не Было Чувства долга и ответственности. Надо будет попробовать снова назначить тебе опекунов!
- Это тебе не удастся. Ты считаешь, что я трачу впустую Деньги, а я считаю, что ты тратишь впустую свою Жизнь.

Они еще смотрели друг на Друга, но уже не понимали, чувствовали Взаимность, однако говорили на разных языках, не имевших точек соприкосновения. Нельзя Было уже Ничего сделать. Отчужденность, наросшая за Ночь, исполнила Все. Была в каждом взгляде и в каждом жесте. Нельзя было уже ничего сделать.
- Адью, Лилиан, - сказал.
- Прости меня, Борис.
- В Любви нечего прощать.

- Вы с нами не собираетесь съехать? - спросила Долорес у Клерфэ, находившегося в наряде лыжника.
- И не думаю. Для меня это слишком опасно.
Долорес разразилась смехом.
- Он прав, - сказал Гольманн. - То, чем ты не овладел в совершенстве, всегда опасно.
- А Если овладел? - спросила Лилиан.
- Тогда еще опаснее, - ответил Клерфэ. - Потому что Человек становится легкомысленным.

Мы обречены на Смерть. Но не только мы. Другие тоже! Все! Все! С той лишь разницей, что мы знаем об этом, а другие Нет.

Немцы не Нация революционеров. Они были нацией исполнителей приказов. Приказ заменял им Совесть. Это стало их излюбленной отговоркой. Кто действовал по приказу, тот, по их мнению, не нес никакой ответственности.