лето [Тема] Страница 11

В Париже умирало Лето. Желтизна вспыхивала в листве внезапно, как Седина. Стук женских каблучков заглушал цокот лошадиных копыт. Секс назывался близостью. Дед был близок с половиной Парижа.

Не могу сказать, что это Было такое уж захватывающее Чтение, но Иногда Мне нравится просто созерцать черные буквы на белой бумаге: сие незамысловатое Зрелище меня успокаивает, как сытный Обед в июльский полдень.

Знаешь, чувствовать - это работа,
И от неё Иногда устаёшь.
Волны эмоций, словно кислоты:
Переборщишь - Всё в душе сожжёшь.
Яркое Солнце, жаркое лето,
Стойкий Мороз, колючий Февраль -
Это не просто сезоны планеты,
А подтвержденье, что ты жива.
Буря эмоций. Дай же им выход,
Дай же им выДох!
Кричи, обнимай!
Выпусти стаи пантер и улиток.
Не запирай их внутри - отпускай!

Она не любила лето,
расплавленный солнцем воздух,
стекающий на асфальты по нервам и проводам.
Её наполняли светом сезонные переходы,
и грома густой контральто дарил колорит мечтам.
Ей нравилось просыпаться от гулких прикосновений
к покатости крыш, карнизов серебряных звонких струн -
простор для импровизаций, насыщенность настроений,
покорность её капризам...
Она не предаст костру
бессонных ночей прохладу, сиреневый Блюз рассветов,
прерывистый Шёпот неги, оставшийся на губах.
Рассыпанных звёзд плеяды плетут до утра сонеты...
Исполненный музой регги она оживит в стихах.

Дождь хлынул под Утро. И плотной завесой продержался до обеда. На работу идти не нужно. Есть накопления. Впрочем, не много. Обхожусь минимумом. Однако на сей раз именно дождь пробил брешь в моем скудном бюджете. Оголились «смыслы» в моем существовании в виде щелей на крыше. Плохо отработали мужики с калмыцкими лицами. Все Лето прыгали, как Черти, по раскаленной плоской крыше. Что-то коптили, жгли, чернили. Спускались с «небес» темные, тяжелые, пьяные от усталости.
А щели остались.
Через Эти щели хлынули мутные потоки воды сначала у тети Гали, Потом у других соседей верхних этажей. Зашевелились Люди. Я и не ведал, сколько живых душ вмещает наш небольшой подъезд. Заголосили, выскочили на улицу, нервно решали, что Делать? По голосам - целый легион.
Возглавляет вязкий бас Семена Ивановича, бывшего старшины подъезда. Плотный лысый старик со скрипучим голосом. После психоневрологического диспансера стал глуховат и пассивен. Раньше ходил по квартирам и собирал Деньги на Ремонт жилья. Теперь не ходит. Бегает по врачам, занимается своим здоровьем, днем пьет Пиво и рассказывает старушкам о своих медицинских подвигах. Хвалится.
Семена Ивановича всегда очень много. Слишком много. Я бы его урезал. Хоть капельку. Почему-то не поражает его молния. Не заслужил. А вот мы все заслужили такого соседа.
- Надо собирать с каждой квартиры, - басит старик. - И вызывать.
- Надо, - соглашаются. - И вызывать.
Решили вызвонить бригаду ремонтников кровли и залатать трещины. Доделать работу за тех, Кто уже получил деньги. Возможно, они из одной компании?
Красные трусы с балкона незнакомки исчезли сразу после дождя. Веселые мужики с калмыцкими скулами тоже. Как и не Было их. А щели остались. Кругом фарисейство. Даже у чертей из поднебесной этого аврального лета.
Отдал последние сбережения бригаде кровельных альпинистов. Что делать?
Завтра свяжусь с директором рынка Черноволом, напрошусь торговать мясом. Хотя бы до начала осени. Необходимо залатать щели в бюджете. Смешно, не так ли? Плевок на Мир породил небесные смущения, ливни вскрыли огрехи дома, щели крыши обнажили дырки в моем бюджете. Единственный реальный задел - ворочать свиные туши, разделывать головы, пробивать ножом брюшины, вставать за прилавок в кроваво-красном халате и торговать. Чем я Лучше двух лысых мужиков с калмыцкими скулами? Ничем. Быть может, они тоже из бывших психологов? Праздность - такая штука, которая требует постоянного жизненного тонуса. И много источников для заделки дыр в бюджете.
(Психологиня и психопат)

Есть лесная Примета: как Медведь перевернётся на другой бок - так Солнце повернёт на Лето.

Осень в Париж на бульвар Сен-Мишель
Тихо прокралась Вчера и со мною
Встретилась Там, под густою листвой,
Тихой от зноя.
Шёл я на Сену тогда, и в душе
Вспыхнули вдруг хворостиночки песни -
Дымные пурпурные огоньки, Смерти предвестье.
Осень настигла. И вздрогнул бульвар,
Осени Губы Мне что-то шепнули.
Пёстрые листики-шутники
С веток спорхнули.
... Лето очнулось. И в этот же миг
Осень, смеясь, из Парижа бежала.
Все это понял лишь я, да листва
Чуть задрожала.

Я ждал его Всё Лето с работы к пяти
Странно это - ждать того, Кто не сможет прийти
Интересно, наблюдал ли он за мной с небес?
Как я завидовал соседу: у него Есть Отец.

Выпито Лето одним глотком.
Август. Последний день.
Руки, испачканные песком,
к рыжим лучам воздень.

Как встретишь Лето, так и проведёшь оставшийся Год.

Лето пролетело, оставив меня позади.

Зима, Лето, сходятся.
Зима, лето, сходятся.
Где Вещи растут, Есть Надежда,
Все, что исцеляет, имеет надежду,
Из ледяных оков Она появляется
Из холодного неба, медленно продвигается вперед,
Мир кажется настроенным, все по-прежнему,
Все есть Тишина, надежда вспыхивает.
Пока все продвигается, течет вперед,
Возникает, затем появляется надежда,
Она освещает все, что есть,
Все есть, Было и будет,
Она впадает в сладкий Сон,
Сладкий сон юности.
Где все светится, есть надежда,
Все, что исцеляет, имеет надежду,
Из ледяных оков она появляется
Из холодного неба и медленно продвигается вперед,
Мир, кажется, установлен, все по-прежнему,
Все Тихо, надежда зажжена.
Пока все продвигается, течет вперед,
Возникает, затем появляется надежда,
Она освещает все, что есть,
Все есть, было и будет,
Она впадает в сладкий сон,
Сладкий сон юности.
В лаве становится теплым,
В лаве становится теплым.

- Я останусь, - он прервал тишину.
- Что? - Улыбка не сходила с моего Лица.
- Я точно решил остаться здесь на Все Лето.
- Это из-за меня?
- Нет, это из-за отсутствия интернета в доме и одного магазина на весь Город.
- Точно из-за меня... - я обняла его.

Входя в средний Возраст, он проживал в ту пору в бунгало на Вудлэнд-Авеню. По вечерам он садился в креслo-качалку и выкуривал сигару, Пока его жена, вытирая розовые Руки об фартук, радостно докладывала об их детях. Его детям были знакомы его Ноги, жесткость его усов против их щек. Они не знали, чем их Отец зарабатывал, и Почему они так часто переезжали. Они не знали даже имени своего отца. В городской переписи он значился как Томас Ховард. Он жил в Канзас-Сити не узнанным, обедал с лавочниками и коммерсантами, представлялся то скотоводом, то биржевым маклером, обеспеченным человеком, не утратившим понимания к простому народу. У него Было два не до конца заживших ранения на груди, и еще одно на бедре. На левом среднем пальце была оторвана фаланга, что он аккуратно скрывал. Кроме того, он страдал блефаритом, что заставляло его очень часто моргать, как будто-бы Творение был для него слишком ослепительно. Комнаты накалялись, когда он входил в них. Дождь падал жестче. Часы замедляли свой ход. Звуки усилялись. Он считал себя приверженцем Юга и партизаном, в той гражданской войне которая так Никогда и не завершилась. Он не сожалел ни о грабительствах, ни о 17 убийствах которые были у него на счету. Он пережил еще одно Лето в укрытии в Канзас-Сити, Миссури. 5 сентября 1881 Года ему было 34 года.