Автор цитат: Александр Семёнович Кушнер. Страница 2

Ну прощай, прощай до завтра,
Послезавтра, до зимы.
Ну прощай, прощай до марта.
Зиму порознь встретим мы.
Порознь встретим и проводим.
Ну прощай до лучших дней.
До весны. Глаза отводим.
До весны. Ещё поздней.
Ну прощай, прощай до лета.
Что ж перчатку теребить?
Ну прощай до как-то, где-то,
До когда-то, может быть.
Что ж тянуть, стоять в передней,
Да и можно ль быть точней?
До черты прощай последней,
До смертельной. И за ней.

Пунктуация - Радость моя!
Как Мне Жить без Тебя, запятая?
Препинание - Честь соловья
И потребность его золотая.
Звук записан в стихах дорогих.
Что точней безоглядного пенья?
Нету нескольких способов их
Понимания или прочтенья.
Нас не видят за тесной толпой,
Но пригладить торопятся челку, -
Я к тире прибегал с запятой,
Чтобы Связь подчеркнуть и размолвку.
Огорчай меня, постмодернист,
Но подумай, рассевшись во мраке:
Согласились бы Моцарт и Лист
Упразднить музыкальные знаки?
Наподобие Век без ресниц,
Упростились Стихи, подурнели,
Все равно что Деревья без птиц:
Их спугнули - они улетели.

Но ко всем новостям,
завершая новости,
Эпилогом приходит прогноз погоды,
И циклоны вращают большие лопасти,
Поднимается Ветер, вспухают воды,
Злоба дня заслоняется мирозданием,
И летит, приближаясь к Земле, комета
То ль с угрозою, то ли с напоминанием,
Почему-то меня утешает это.

Настоящее Горе слов не имеет.

Танцует тот, Кто не танцует,
Ножом по рюмочке стучит.
Гарцует тот, кто не гарцует,
С трибуны машет и кричит.
А кто танцует в самом деле
И кто гарцует на коне,
Тем Эти пляски надоели,
А эти Лошади - вдвойне!

Жить в городе другом - как бы не жить.
При Жизни Смерть дана, зовется - расстоянье.
Не торопи меня. Мне некуда спешить.
Летит вагон во тьму. О, смерти нарастанье!
Какое мне Письмо докажет: ты жива?
Мне кажется, что ты во мраке таешь, таешь.
Беспомощен Привет, бессмысленны слова.
Тебя в разлуке Нет, при встрече - оживаешь.
Гремят в промозглой мгле бетонные мосты.
О ком я так томлюсь, в тоске ломая спички?
Теперь любой пустяк действительней, чем ты:
На столике стакан, на летчике петлички.
На свете, где и так Всё держится едва,
На ниточке висит, цепляется, вот рухнет,
Кто сделал, чтобы ты жива и нежива
Была, как тот Огонь: то вспыхнет, то потухнет?

Кто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною.
Я и рад бы помочь -
Не пошлет тот, кто плачет, за мною.
Вот затих. Вот опять.
- Спи,- ты Мне говоришь,- Показалось.
Надо спать, надо спать.
Если б Сердце во тьме не сжималось!
Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не Было век.
Под бесслезным мы выросли флагом.
Только Дети - и те,
Услыхав: «Как не стыдно?» - смолкают.
Так лежим в темноте.
Лишь Часы на столе подтекают.
Кто-то плачет вблизи.
- Спи,- ты мне говоришь,- я не слышу.
У кого ни спроси -
Это Дождь задевает за крышу.
Вот затих. Вот опять.
Словно глубже беду свою прячет.
А начну засыпать,
- Подожди,- говоришь,- кто-то плачет!

К двери припаду одним плечом,
В комнату войду, гремя ключом.
Я и через сотни тысяч лет
В темноте найду рукою свет.
Комната.
Скрипящая доска.
Четырехугольная тоска.
Круг моих скитаний в полумгле.
Огненное Солнце на столе.
Раз в году бросаясь на вокзал,
Я из тех, Кто редко уезжал.
Как уеду я? Куда уйду?
Отпуска бывают раз в году.
Десять метров мирного житья,
Дел моих, Любви моей, тревог,-
Форма городского бытия,
Вставшая дорогам поперек.

Когда я очень затоскую,
Достану книжку записную.
И вот ни крикнуть, ни вздохнуть,-
Я позвоню кому-нибудь.
О Голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: "Ничего".
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.

Когда я мрачен или весел,
Я Ничего не напишу.
Своим душевным равновесьем,
Признаться стыдно, дорожу.
Пускай, Кто думает иначе,
К столу бежит, а не идет,
И Там безумствует, и плачет,
И на себе рубашку рвет.
А я домой с вечерних улиц
Не тороплюсь, не тороплюсь.
Уравновешенный безумец,
Того мгновения дождусь,
Когда большие гири горя,
Тоски и тяжести земной,
С моей душой уже не споря,
Замрут на линии одной.

Звезда над кронами дерев
Сгорит, чуть-чуть не долетев.
И Ветер дует... Но не так,
Чтоб ели рухнули в овраг.
И ливень хлещет по лесам,
Но, просветлев, стихает сам.
Кто, кто так держит Мир в узде,
Что может птенчик спать в гнезде?

Вода в графине - Чудо из чудес,
Прозрачный шар, задержанный в паденье!
Откуда он? Как очутился здесь,
На столике, в огромном учрежденье?
Какие предрассветные сады
Забыли мы и помним до сих пор мы?
И счастлив я способностью воды
Покорно повторять чужие формы.
А сам графин плывет из пустоты,
Как призрак льдин, растаявших однажды,
Как воплощенье горестной мечты
Несчастных тех, что умерли от жажды.
Что Делать Мне?
Отпить Один глоток,
Подняв стакан? И чувствовать при этом,
Как подступает к сердцу холодок
Невыносимой жалости к предметам?
Когда сотрудница заговорит со мной,
Вздохну, но это не ее заслуга.
Разделены невидимой стеной,
Вода и Воздух смотрят друг на Друга...

Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни Век, то век железный.
Но дымится Сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.
Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном Жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век Мой, Рок мой на прощанье.
Время - это испытанье.
Не завидуй никому.
Крепко тесное объятье.
Время - Кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.

Вот я в ночной тени стою
Один в пустом саду.
То скрипнет Тихо Дверь в раю,
То хлопнет дверь в аду.
А слева Музыка звучит
И Голос в лад поет.
А справа кто-то Все кричит
И эту Жизнь клянет.