«Ты извини, но
Мне Пока нельзя», -
Она сказала. Села. Закурила,
Разглядывая комнату мою.
«А дома-то не хватятся
Тебя?» -
«Муж пьян и дрых
Нет. И
Ребёнок спит...» -
«Понятно. Раздевайся и ложись». -
«Давно
Один живёшь?» - «Один - давно». -
«Соседей много? - «Да. И
Все мои.
Так ты ложишься?» - «Я предупредила». -
«Ложись, я помню». - «Ла
Дно. Отвернись».
Я встал к окну и лоб упёр в стекло.
Не для того, чтоб остудить его -
Я был спокоен.
Просто так был ближе
Безмолвный
Город, спящий тихим сном
В дешёвых бусах лампочек, в порезах
Каких-то лозунгов и транспарантов,
В дожде, во влажной бледности снегов,
Покрывшей крыши, крыши, крыши, крыши -
И
Всё, что между ними и под ними
Со мною было.
Было и прошло...
А в комнате остался от меня
Мой
Слух, впивавший шорохи белья,
И вверх и вниз ползущего по телу,
Дрожащее
Дыхание её
И скрип паркета, и шажки босые,
И краткий выдох старенькой тахты -
Тогда разделся быстренько и я,
Не оборачиваясь почему-то.
Вжал кнопку в основанье ночника
И влез в
Постель. Не глядя на неё.
«Я закурю, не возражаешь?» - «Нет». -
Сказал, давясь и зажигая спичку,
Ругнулся про себя от серной вони
И на мгновенье замер, вдруг увидев
Глаза, в которых
Пламя,
Стыд и слёзы.
<...>
Но вот она отправила окурок
На дно пустой бутылки из-под пива,
Какую вместо пепельницы дал,
Привстала и сказала с хрипотцой:
«Мне
Надо выйти. Дай мне свой халат».
Халатов отродясь я не имел.
И дал ей кимоно для карате.
Вошла.
Прикрыла дверь.
И прошептала:
«Нет, мне ещё нельзя. Не обижайся...»
Привстав на локте, я расхохотался
В насупленной квартирной немоте:
Передо мной стоял мальчишка-воин!
Ночь сделала четырнадцатилетним
Её тысячелетнее
Лицо.
