Автор цитат: Хулио Кортасар. Страница 1

Всякий раз меня потрясает, всякий раз волнует, Кто-нибудь... разыскивает меня, чтобы повидаться, и, Если кто скажет, будто я млею от ложной скромности, я отвечу тому: шакал воет, автобус едет, - Нет уж, видно, Мне так и суждено остаться собачонком, который признательно пожирает глазами тех, кто любит его, - это выше моего разумения, так что - Точка и абзац.

... Вполне могло случиться, что булочник на углу - Новое воплощение Наполеона, он этого не знает, потому что Порядок не был нарушен, потому что на него Никогда не снизойдет Откровение в автобусе, но Если бы каким-нибудь образом ему удалось обнаружить истину, он бы понял, что шел и идет тем же путем, что и Наполеон, что его скачок от мойщика посуды к хозяину процветающей булочной на Монмартре - то же самое, что прыжок с Корсики на престол Франции, и что, порывшись в событиях своей Жизни, он бы постепенно обнаружил Ситуации, соответствующие Египетской кампании, Консульству и Аустерлицу; и он даже понял бы, что через несколько лет обязательно что-то случится с его булочной и он кончит свои дни на острове Святой Елены, то Есть в комнатушке на шестом этаже, тоже побежденным, тоже окруженным водами одиночества, тоже гордящимся своей булочной, этим своим орлиным взлетом. Ну что, улавливаете?

Мне приятно владеть тобой (как и Прежде, неспешно, с ритуальной изысканностью), бережно гнуть твои камышовые Руки, приноравливаясь к блаженству трепещущего тела, распахнутых глаз, Пока наконец ты не затихаешь в плавных муаровых ритмах, пузырьками со дна ко мне поднимаясь, я с нежностью запускаю пальцы в твои распавшиеся по подушке Волосы, с удивлением вижу, как в зеленом полумраке к тебе струится моя рука, и я уже знаю, что Тебя только что извлекли из воды, Конечно же, слишком Поздно, и ты лежишь теперь на каменной набережной, в обрамленье туфель и криков, лежишь лицом кверху, нагая, и влажны твои волосы, и распахнуты твои Глаза.

Ты спишь и во сне слегка шевелишь ногой, придавая простыне Все новые и новые очертания, похоже, ты чем-то раздражена или скорее огорчена, и твои Губы, напитанные презрением, усталостью и горечью, едва ли не препятствуют дыханию, порывистому, как ветерок, и не будь я ожесточен из-за вечных твоих пустых угроз, я, как Прежде, считал бы Тебя прекрасной, как Если бы во сне ты снова стала бы почти желанной, возвращая нас к утраченной близости и прежним чувствам, столь далеким от этого тревожного утра, зашелестевшего шинами и заголосившего холопствующими петушиными криками.

Ты достойна другого Мужчины, который не оставит твои Слова без ответа, с которым вы мало-помалу вырастете в идеальную пару, в потихоньку смердящих мужчину и женщину, разлагающихся, глядя друг другу в Глаза, чтобы удостовериться в ничтожной отсрочке, и снова Жить, и снова ринуться в Утверждение истинности неразделенного клочка земли и дна кастрюли.

Ну что же, положим, ты уходила, пообещав напоследок броситься в Сену или что-то в этом же роде, обычные Глупости, которые только и могут произноситься глубокой ночью, на скомканной простыне, ватным языком, а я едва их слышу, несмотря на твои попытки легкими прикосновениями привлечь мое Внимание, так как давно глух к подобным твоим словам, скользящим по ту сторону моих закрытых глаз, по ту сторону сна, увлекающего меня куда-то вниз.

Я касаюсь твоих губ, пальцем веду по краешку рта и нарисую его так, словно он вышел из-под моей Руки, так, словно твой Рот приоткрылся Впервые, и Мне достаточно зажмуриться, чтобы его не стало, а Потом начать Все сначала, и я каждый раз заставляю заново родиться твой рот, который я желаю, твой рот, который выбран и нарисован на твоем лице моей рукой, твой рот, Один из всех избранный волею высшей свободы, избранный мною, чтобы нарисовать его на твоем лице моей рукой, рот, который волею чистого случая (и я не стараюсь понять, как это произошло) оказался точь-в-точь таким, как и твой рот, что улыбается мне из-подо рта, нарисованного моею рукой.
Ты смотришь на меня, смотришь на меня из близи, все Ближе и ближе, мы играем в циклопа, смотрим друг на Друга, сближая Лица, и Глаза растут, растут и все сближаются, ввинчиваются друг в друга: циклопы смотрят глаз в глаз, Дыхание срывается, и наши рты встречаются, тычутся, прикусывая друг друга губами, чуть упираясь языком в Зубы и щекоча друг друга тяжелым, прерывистым дыханием, пахнущим древним, знакомым запахом и тишиной. Мои руки ищут твои Волосы, погружаются в их глубины и ласкают их, и мы целуемся так, словно рты наши полны цветов, источающих неясный, глухой Аромат, или живых, трепещущих рыб. И Если случается укусить, то Боль сладка, и если случается задохнуться в поцелуе, вдруг глотнув в одно Время и отняв Воздух друг у друга, то эта смерть-мгновение прекрасна. И слюна у нас Одна на двоих, и один на двоих этот привкус зрелого плода, и я чувствую, как ты дрожишь во мне, подобно луне, дрожащей в ночных водах.

Жизнь - это топтание в кругу, центр которого повсюду, а окружность - нигде.

Мы бродили по улицам и не искали друг Друга, твёрдо Зная: мы бродим, чтобы встретиться.

А как легко выстроить подходящую схемку, навести Порядок в мыслях и в Жизни, организовать гармонию. Достаточно обычного лицемерия, достаточно возвести Прошлое в ранг жизненного опыта, извлечь Толк из морщин на лице и бывалого вида, с каким он научился улыбаться или Молчать за более чем сорок лет жизни. И вот уже ты надеваешь синий Костюм, тщательно расчесываешь серебряные Виски и появляешься на выставке живописи или входишь в «Саде» или в «Ричмонд», примирившись со всем светом. Сдержанный Скептицизм, Вид Человека, возвратившегося издалека, благочинное вступление в Зрелость, в Брак и на Путь отеческих поучений за обедом или над дневником с неудовлетворительными отметками. Я тебе говорю, потому что я Жизнь прожил. Уж я-то поездил по свету. Когда я был мальчишкой. Они Все, как Одна, одинаковые, я тебе говорю. Я тебе говорю по опыту, сынок. Ты еще не знаешь жизни.

Мате - как абзац. Выпил - и можешь начинать с красной строки.

Сджазуй Мне Блюз.

Больше всего он боялся самой тонкой формы благодарности, которая оборачивается собачьей преданностью; ему не хотелось, чтобы Свобода, единственный Наряд, который был Маге к лицу, растворилась в бабьей податливости.

Я, попадая в Плен ночей, блевавших музыкой и табаком, мелких пакостей и разного рода выходок, независимо от того, подпадал ли я под их Власть или оставался себе хозяином, я Никогда не желал притворяться, как Эти потрепанные любители богемы, нарекавшие карманный Хаос высшим духовным порядком или вешавшие на него какие-либо Другие Ярлыки, в равной мере прогнившие; я не хотел соглашаться с тем, будто малой толики пристойности хватило бы, чтобы выпутаться из этого вконец загаженного мирка.