Книга: В дни кометы

Здесь Все теснилось, калечило друг Друга и не обращало внимания ни на что вокруг. Дым заводских труб пачкал глину в гончарнях, грохот поездов на железных дорогах заглушал церковные песнопения, Разврат кабаков подступал к дверям школ, а безрадостные жилища тупо жались друг к другу, теснимые со всех сторон чудовищно разросшимися фабриками. Человечество задыхалось среди творений рук своих, и все его Силы уходили на то, чтобы умножать Хаос, подобно тому, как бьется и все глубже увязает в трясине слепое раненое животное.

Наше "я" внезапно вырывалось на Поиски другого Существа, и мы не знали, Почему. Нас мучила эта новая Жажда - посвятить себя служению существу другого пола. Мы стыдились, но нас томили Желания. Мы скрывали это, как преступную тайну, и были полны решимости удовлетворить Эти желания наперекор всему миру. В таком состоянии мы совершенно случайно сталкивались с каким-нибудь другим, так же слепо ищущим существом, и Атомы соединялись.
Из прочитанных книг, из всех слышанных нами разговоров мы знали, что, раз соединившись, мы соединяемся навеки.
А Потом мы открывали, что другое Существо тоже эгоистично, что у него Есть свои Мысли и Стремления и что они не совпадают с нашими.

... Она принадлежит Мне, а я ей, наша Разлука, ссоры, охлаждение - всего лишь узоры на фоне вечной Любви.

... Она переставала быть для меня только целью моих эгоистических устремлений, только предметом моей мужской гордости - она воплотилась в живое Существо и стала самостоятельной личностью, личностью и загадкой, сфинксом, от которого я ускользнул лишь для того, чтобы снова с ним встретиться.

Голод - великий революционер.

Почему Человек должен жертвовать будущностью человечества - или хотя бы своей собственной будущностью - только из-за того, что его Мать лишена всякого воображения?

Между тем до Перемены весь Мир находился в таком нездоровом, лихорадочном состоянии, был раздражителен, переутомлен и мучился над сложными, неразрешимыми проблемами, задыхаясь в духоте и разлагаясь. Самый Воздух, казалось, был отравлен. Здравого и объективного мышления в то Время на свете вообще не существовало. Не Было Ничего, кроме полуистин, поспешных, опрометчивых выводов, галлюцинаций, пылких чувств. Ничего...

Мы на Всё смотрели по-юношески просто. У нас были свои Взгляды, резкие, непримиримые, и тот, Кто с нами не соглашался, был в наших глазах защитником грабителей. В том, что происходит Грабеж, у нас не Было ни малейших сомнений. В этих роскошных домах засели землевладельцы и капиталисты со своими негодяями-юристами и обманщиками-священниками, а Все мы, остальные, - Жертвы их предумышленных подлостей. Конечно, они подмигивают друг другу и посмеиваются, попивая редкие Вина среди своих бесстыдно разодетых и блистательных женщин, и придумывают новые потогонные Средства для бедняков. А на другой стороне, среди грязи, грубости, невежества и пьянства, безмерно страдают их невинные жертвы - рабочие.

Правда, Надо признать, что с сумерками в эту долину опускались чары какого-то волшебного великолепия и окутывали её вплоть до утренней зари. Ужасающая Бедность скрывалась, точно под вуалью; жалкие лачуги, торчащие дымовые трубы, клочки тощей растительности, окружённые плетнем из проволоки и дощечек от старых бочек, ржавые рубцы шахт, где добывалась железная руда, груды шлака из доменных печей - Всё это словно исчезало; Дым, пар и копоть от доменных печей, гончарных и дымогарных труб преображались и поглощались ночью. Насыщенный пылью Воздух, душный и тяжёлый днём, превращался с заходом солнца в яркое Волшебство красок: голубой, пурпурной, вишневой и кроваво-красной с удивительно прозрачными зелеными и желтыми полосами в темнеющем небе. Когда царственное Солнце уходило на Покой, каждая доменная печь спешила надеть на себя корону пламени; тёмные груды золы и угольной пыли мерцали дрожащими огнями, и каждая гончарня дерзко венчала себя ореолом света. Единое Царство дня распадалось на тысячу мелких феодальных владений горящего угля. Остальные улицы в долине заявляли о себе слабо светящимися желтыми цепочками газовых фонарей, а на главных площадях и перекрёстках к ним примешивался зеленоватый Свет и резкое холодное Сияние фонарей электрических. Переплетающиеся линии железных дорог отмечали огнями места пересечений и вздымали прямоугольные созвездия красных и зелёных сигнальных звёзд. Поезда превращались в чёрных членистых огнедышащих змеев...
А над всем этим высоко в небе, словно недостижимая и полузабытая Мечта, сиял иной Мир, вновь открытый Парлодом, не подчиненный ни солнцу, ни доменным печам, - мир звёзд.

Временами я мечтаю, - сказал я, указывая на Небо, - чтобы эта твоя комета или еще что-нибудь действительно столкнулась с Землей и смела бы всех нас прочь со всеми стачками, войнами, с нашей сумятицей, любовью, ревностью и всеми нашими несчастьями.

Всякий неглупый юнец в отрочестве подвержен - и, по счастью, так будет всегда - философским сомнениям, благородному негодованию и новым веяниям, и, признаюсь вам, я перенес эту Болезнь в тяжелой форме. Я говорю "сомнениям", но, в сущности, Сомнение куда сложнее, а это Было просто отчаянное, страстное Отрицание: "Неужели в это я мог верить!"

Пылкому влюбленному труднее высказать свою Любовь, чем тому, Кто совсем не любит.

Низкие Цели и соображения извращали правду в устах Человека.

Но с перепиской началось Отчуждение - ведь мы Впервые пришли в иное, нечувственное соприкосновение и пытались выразить свои Мысли и настроения на бумаге.