Книга: Надвигается беда

Снаружи, в мире, как будто Ничего не происходило. Но здесь, в этих зеленых сумерках, в этой земле бумаги и кожи, могло случиться всякое. Всегда случалось. Только прислушайся и услышишь крики десятков тысяч людей, вот миллионы перетаскивают пушки, точат гильотины, а вот Китайцы маршируют по четыре в ряд. Конечно, незримо, конечно, бесшумно, но ведь и у Джима, и у Вилли носы и уши на месте. Здесь фабрика пряностей, здесь дремлют неведомые пустыни.

Все это Было здорово: и тихие октябрьские вечера, и Библиотека с зелеными лампами внутри и едва уловимым запахом бумажной пыли.

Как Все мальчишки, они Никогда не ходили просто так, но, выбрав Цель, кидались к ней со всех ног. Никто не выигрывал, да и не хотел выиграть, они ведь были Друзья; просто Хорошо Было бежать Рядом, стремительно пропечатывать теннисными туфлями параллельные строчки следов по лужайкам, через кусты и рощицы, хорошо было Вместе рвать финишную ленточку и разом схватиться за ручку библиотечной двери, никто не оставался в проигрыше, оба побеждали, храня дружбу до поры, когда утраты станут неизбежны.

Самые Лучшие на свете книжки - о живой воде, о рыцарях, изрубленных на куски, или о том, как расплавленный свинец льется со стен на головы всяким дуракам.

- Идет необычная Гроза, - промолвил торговец. - Это вам Том Фури говорит. Фури - подходящее имечко для торговца громоотводами, а? Я ли взял его? Нет. Имя ли подтолкнуло меня выбрать профессию? Да! Я жил и смотрел, как облачные огни скачут по миру, а Люди вздрагивают и прячутся. И я подумал: нанесу на Карты ураганы, отмечу бури, а Потом пойду впереди них и буду громыхать моими железными дубинками, моими чудесными защитницами. Я укрыл и обезопасил сто тысяч, нет, двести, не сч Есть сколько, мирных, богобоязненных домов. Слушайте меня, Парни. Если я говорю, что ваши Дела плохи, значит, так оно и есть.

Есть Люди... они просто-таки притягивают молнию, словно хотят высосать ее. У одних, знаете ли, отрицательная полярность, у других положительная.
Одни только в темноте и загораются, Другие в ней гаснут...

Ты спрашиваешь, Почему на громоотводе египетские, арабские, абиссинские, чоктавские Знаки? А на каком языке, по-твоему, говорит Ветер? Из какого народа Буря? Откуда приходит Дождь? Какого Цвета молния? Где Родина грома?

Несколько слов - но за ними крылись их Жизни: Гордость за матерей, живущих по соседству, Вместе спешащих в больницу, вместе приносящих миру сыновей, минутой Раньше светлого, минутой Позже - темного. За этим виделась История веселых праздников вместе, на них Вилли каждый Год зажигал свечи на пироге за минуту до полуночи, а Джим в первую минуту последнего дня месяца гасил их.

В ту октябрьскую неделю им обоим выпала Ночь, когда они выросли сразу, вдруг, и Навсегда распрощались с детством...

Вот два Человека едут в одном вагоне: Солдат и фермер. Один Все Время толкует о войне, другой - о хлебе, и каждый вгоняет соседа в Сон. Но Если один вдруг вспомнит о марафонском беге, а другой в своей Жизни пробежал хотя бы милю, они прекрасно проболтают всю Ночь и расстанутся друзьями. У всех мужчин Есть Одна общая Тема - это Женщины, об этом они могут толковать от восхода до заката, и дальше.

Да в любой из прожитых дней я мог бы рассказать тебе куда Больше! Черт! А где же я был? Похоже, Все готовился... готовился Любить.

Чарльз Хеллоуэй второй чашкой Кофе приводил в Порядок расстроенные бессонной ночью, раздумьями и поисками Нервы.

Я считал, что не могу жениться, Пока не вылижу себя начисто и Навсегда. Я не сразу понял, что бесполезно ждать, пока станешь совершенным, Надо скрестись и царапаться самому, падать и подниматься Вместе со всеми. И вот Однажды под Вечер я отвлекся от великого поединка с собой, потому что твоя Мать зашла в библиотеку. Она зашла взять книгу, а вместо нее получила меня.

Только... обещай Мне, Джим. Когда ты уйдешь, а Потом вернешься, пусть у Тебя будет куча детей. Пусть носятся вокруг. Позволь мне когда-нибудь побаловать их.