Книга: Три товарища. Страница 2

Ленц, когда он бывал Хорошо Настроен, умел так увлекать окружающих, что ему нельзя Было ни в чем отказать. Да он и сам тогда не мог себе ни в чем отказать.

Она была очень хороша, как Мне Показалось, - но для меня это не имело значения.

Роковая Минута прошла! Та роковая минута дня рождения, когда сам себе пристально смотришь в Глаза и замечаешь, какой ты жалкий цыпленок.

- Но Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Как тридцатилетний?
- Так, будто Мне шестнадцать и пятьдесят лет одновременно. Ничего особенного.
- И это ты называешь «ничего особенного»? Да ведь лучшего не может быть. Это значит, что ты властно покорил Время и проживешь две Жизни.

Она посмотрела на меня, улыбаясь.
Она почти Никогда не отвечала, когда я говорил что-нибудь в таком роде.
Впрочем, я и не рассчитывал на ответное признание.
Мне бы это Было даже неприятно.
Мне казалось, что Женщина не должна Говорить мужчине, что любит его.
Об этом пусть говорят её сияющие, счастливые Глаза. Они красноречивее всяких слов...

Все это Не Правда, - подумал я. - Всего этого не существует. Ведь так же не может быть. Здесь просто Сцена, на которой разыгрывают шутливую пьеску о смерти. Ведь когда умирают по-настоящему, то это страшно серьезно». Мне хотелось подойти к этим молодым людям, похлопать по плечу и сказать: «Не правда ли, здесь только салонная Смерть и вы только веселые любители Игры в умирание? А Потом вы опять встанете и будете раскланиваться. Ведь нельзя же умирать вот так, с не очень высокой температурой и прерывистым дыханием, ведь для этого нужны выстрелы и Раны. Я ведь знаю это…

Небесный Мир, святая ночь,
Пролей над сей душой
Паломнику Терпеть невмочь
- Подай ему покой
Луна сияет Там вдали,
И Звезды огоньки зажгли,
Они едва не увлекли
Меня вслед за собой.

Мы подыскали три чудесных платья. Пат явно оживилась от этой Игры. Она отнеслась к ней совершенно серьёзно, - вечерние платья были её слабостью. Мы подобрали заодно Всё, что Было необходимо к ним, и она всё Больше загоралась. Её Глаза блестели. Я стоял Рядом с ней слушал её, смеялся и думал, до чего же страшно Любить женщину и быть бедным.

... Нельзя вступать в борьбу против возбужденных материнских чувств. На их стороне моралисты всего мира.

Но что за проклятый Ужас! Миллионы людей здоровы! Почему же Она больна?

То же самое может произойти и в городской больнице. Сначала Деньги, затем всякий бюрократизм, и уже Потом Помощь.

Я подумал, что мог бы принести ей Цветы. Это Было нетрудно: городской Сад за луна-парком был весь в цвету. Перескочив через решетку, я стал обрывать кусты белой сирени.
- Что вы здесь делаете? - раздался вдруг громкий Голос. Я поднял Глаза. Передо мной стоял Человек с лицом бургундца и закрученными седыми усами. Он смотрел на меня с возмущением. Не полицейский и не сторож, но, судя по всему, старый офицер в отставке.
- Это нетрудно установить, - вежливо ответил я, - я обламываю здесь ветки сирени.
На Мгновение у отставного военного отнялся Язык.
- Известно ли вам, что это городской парк? - гневно спросил он.
Я рассмеялся:
- Конечно, известно; или, по-вашему, я принял это Место за Канарские острова?
Он посинел. Я испугался, что его хватит Удар.
- Сейчас же вон отсюда! - заорал он первоклассным казарменным басом. - Вы расхищаете городскую Собственность! Я прикажу вас задержать!
Тем временем я успел набрать достаточно сирени.
- Но сначала меня Надо поймать. Ну-ка, догони, Дедушка! - предложил я старику, перемахнул через решетку и исчез.

- Скажи, Робби, - спросила Пат немного погодя, - что это за Цветы, Там, у ручья?
- Анемоны, - ответил я, не посмотрев.
- Ну, что ты говоришь, дорогой! Совсем это не анемоны. Анемоны гораздо меньше; кроме того, они цветут только весной.
- Правильно, - сказал я. - Это кардамины.
Она покачала головой.
- Я знаю кардамины. У них совсем другой Вид.
- Тогда это цикута.
- Что ты, Робби! Цикута белая, а не красная.
- Тогда не знаю. До сих пор я обходился этими тремя названиями, когда меня спрашивали. Одному из них всегда верили.

Бармены всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объясняться без слов.