Автор цитат: Венко Андоновский

Так устроен этот Мир: меньшее входит в большее и большее всегда состоит из меньшего, дробного; Если знаешь меньшее, познаешь и большее. Нельзя узнать значения Слова, если не знаешь звуков и букв, из которых оно состоит.

Если ты действительно хочешь пойти по дороге толкования и чтения, тебе следует понять, что всякий список отходит от предыдущего, Письмо разрушается, становится неверным, окрашенным взглядом, духом и рукой переписчика; после многих копий письмо не походит на самое себя, на первоисточник. Многие Мелочи опущены, ибо каждый последующий переписчик думает, что нечто не важно или менее важно, и не переписывает верно; меняется и величина Слова, его Тепло, Свет и Цвет, Место в строке, Положение на странице. Каждый копиист вдыхает свой Дух в каждый последующий список, дает ему свое тепло. Таким образом, это уже не то Слово, которое нужно прочитать и истолковать.

Знание схоже со светом, а сердечная Вера схожа с теплом. Как в мире наружном для Жизни растений нужны и Свет и Тепло, так и для чтения слов нужна, кроме Знания, еще и вера.

Национализм ничем не отличается от коммунизма, когда Речь заходит об индивидууме и коллективе. И тот и другой хотят их переплавить, слить индивидуальное с коллективным, не оставив Ничего отдельного, выдающегося, заметного, Все превратить в инкубаторы, в которых выращивается Посредственность.

Ибо не равно Падение высокого падению низкого; с вершины мира падающему может кончина прийти, а с низкого падающему лишь Боль малая и минучая приключится.

Над каждой книгой, над каждым Словом висит такой (невидимый бедным и низким духом) ядовитый паук, расставивший сети свои; не каждый может дознаться до того, что глаголет Слово, ибо не всякого Дух готов принять слово. Слова для душ, не подготовленных к их чтению, - Отрава. Тот, Кто не знает, что нужно сперва отстранить паука, висящего над Словом, тот, кто не умеет расплетать Сеть над Словом, тот издалека читает и не понимает; только тот, кто отведет паутину от глаз своих, увидит Слово как Видение, Откровение и поймет его, ибо прочитает не только слова, но и Звуки, Краски их, сможет читать между слов и между строк. Только тот сумеет не запутаться в клубке письмен, только тот сумеет ухватиться за свой, благодатный Конец из кудели значений.

Нам нужны три сердца - одно для Бога, Сердце чистое; для ближних, сердце милостивое, и для себя, сердце острое и строгое.

Разве нужно выпить Все Море, чтобы понять, что Вода в нем соленая?

Как из древнего палимпсеста,
От Тебя я узнал, что Всевышний
Из дрянного слепил нас теста -
Нам Любовь даже стала лишней.
Мы живем, чтоб свой Путь пройти
До последнего хрипа и вздоха.
Но и Смерть, как Там ни крути,
Жизни факт подтверждает Плохо.

Ибо только Миг, а не Великое Время несет Перемены, хоть и неощутимые для наших чувств слабых.

Есть что-то чудовищное, глубоко античеловеческое в самом акте вступления в некую партию, некий клан, вообще некую общественную группировку. При этом самое чудовищное - это как раз Эти бланки, начинающиеся с «я», которые мы называем вступительными заявлениями. Кто этот «я»? Понятно, что это «я» - просто Пустое Место в тексте, своего рода Черная белизна: его заполняют сотни, тысячи имен тех, кто подписывает такой бланк. Так это «я» совершенно незаметно перерастает в коллективное «я», в «мы». Тот, кто подписывает, не замечает этого перехода от «я» к «мы», потому что перед ним только свой бланк; таким образом, Мысль, что тот же самый Текст существует одновременно и с другой подписью, совершенно вне его поля зрения, в этом «стесненном» восприятии и сведении общего «я» к собственному «я», с именем и фамилией, и состоит трюк управления индивидуумами со стороны власти.

Власть по сути своей безлична; Она Есть «я» в той же мере, насколько индивидуально «я», участвующее в групповом сексе, где сексуальные Достижения другого становятся частью моего «я».

Вместе с первой любовью уходит и Первый друг.

Эти мухи думали, что Мир заканчивается за оградой этого маленького двора, и не видели, что за ним Есть нечто еще, и еще, и еще; в цирке, после всего нескольких проведенных Там волшебных часов, я понял, что мир огромен.