Но до самого пленительного в ней
Никто ещё не мог докопаться: это была таинственная способность
Души воспринимать в
Жизни только то, что когда-то привлекало и мучило в детстве, в ту пору, когда нюх у души безошибочен; выискивать забавное и трогательное; постоянно ощущать нестерпимую, нежную
Жалость к существу, живущему беспомощно и несчастно, чувствовать за тысячу верст, как в какой-нибудь Сицилии грубо колотят тонконогого ослёнка с мохнатым брюхом. Когда же и в самом деле
Она встречала обижаемое
Существо, то
Было Чувство легендарного затмения, когда наступает необъяснимая
Ночь, и летит
Пепел, и на стенах выступает
Кровь, - и казалось, что
Если Сейчас - вот сейчас - не помочь, не пресечь чужой
Муки, объяснить
Существование которой в таком располагающем к счастью мире
Нет никакой
Возможности, сама она задохнётся, умрёт, не выдержит
Сердце. И потому жила она в постоянном тайном волнении, постоянно предчувствуя
Новое Увлечение или новую жалость, и про неё говорили, что она обожает собак и всегда готова одолжить денег, - и слушая мелкую молву, она чувствовала себя, как в детстве, во
Время той
Игры, когда уходишь из комнаты, а
Другие выдумывают про
Тебя разнообразные мнения. И среди играющих, среди тех, к которым она выходила после пребывания в соседней комнате (где сидишь, ожидая, что тебя позовут, и честно напеваешь что-нибудь, чтобы только не подслушать, или открываешь случайную книгу, и, как освобождённая пружина, выскакивает кусочек романа,
Конец непонятного разговора), среди этих людей,
Мнение которых требовалось угадать, был теперь
Человек, довольно молчаливый, тяжёлый на
Подъём, совершенно неизвестно, что о ней думающий.
