Персонаж: Илья Ильич Обломов

- Я устал, устал, устал!
- От чего, Илья?
- От всего! От балов, встреч, знакомств, чаепитий, разговоров! От этой беспрерывной беготни взапуски. От пересудов, от сплетен. Не нравится Мне ваша петербургская Жизнь! <...> Ни у кого Нет ясного, покойного Лица. Один мучится, что осуждён каждый День ходить на службу, а другой вздыхает тяжко, что нет ему этакой благодати.

- Ты сказал, что Другие, не хуже нас, - переезжают. Другие - не хуже, вот до чего уже договорился! Теперь я буду знать, что я для Тебя Всё равно, что другой! Ты подумал, ядовитый ты Человек, что такое - «другой»? Сказать ли тебе - что это такое? Знаешь ли ты, что такое - «другой», а? Другой, так действительно, возьмёт, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмёт линейку под мышку, две рубашки в носовой платок и пошёл... «Куда, ты, мол?» - «Переезжаю!». Вот это вот - «другой»! А я, по-твоему, «другой», а?
- Полно вам, батюшка, томить-то меня жалкими словами!
- Ну разве я - «другой»? Разве я мечусь, работаю? Мало ем, что ли? Худощав или жалок на Вид? Ну разве Мне чего-нибудь недостаёт? Да я за всю свою Жизнь ни разу себе чулок на Ноги не натянул! Пока живу, Слава богу! Кому это я говорю? Ну не ты ли с детства ходил за мной? Ты же сам знаешь, видел, что я воспитан нежно, ни Холода, ни голода Никогда не терпел, Нужды не знал, хлеба сам себе не зарабатывал, вообще чёрным делом не занимался. Ну как же это у тебя после всего этого достало духу равнять меня с другими?

Ну, пусть Эти «некоторые» и переезжают. А я Терпеть не могу никаких перемен!

В горькие минуты... он встанет с постели на колени и начнет молиться жарко, усердно, умоляя Небо отвратить как-нибудь угрожающую бурю. Потом, сдав попечение о свое участи небесам, делается покоен и равнодушен ко всему на свете, а Буря Там как себе хочет.

Он Никогда не отдавался в Плен красавицам, никогда не был их рабом. Обломов ограничивался поклонением издали, на почтительном расстоянии.

Он по необходимости сидел в классе прямо, слушал, что говорили Учителя, потому что другого Ничего Делать Было нельзя, и с трудом, с Потом, со вздохами выучивал задаваемые ему Уроки. Всё это вообще считал он за Наказание, ниспосланное небом за наши Грехи.

"В десять мест в Один День - несчастный! - думал Обломов. - И это Жизнь! - Он сильно пожал плечами. - Где же тут Человек? На что он раздробляется и рассыпается? Конечно, недурно заглянуть и в Театр и влюбиться в какую-нибудь Лидию... Она миленькая! В деревне с ней Цветы рвать, кататься - Хорошо; да в десять мест в один день - несчастный!" - заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что Нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое человеческое Достоинство и свой Покой.

Да, Долг - это Демон, бес, которого ничем не изгонишь, кроме денег!

"Ведь это не Одна Любовь, ведь вся Жизнь такова... - вдруг пришло ему в голову, - и Если отталкивать всякий Случай, как ошибку, когда же будет - не ошибка? Что же я? Как будто ослеп..."

Я отравился и отравил вас, вместо того чтоб быть просто и прямо счастливым...

Какая Истина, и как Она проста!

- Заниматься! Заниматься можно, когда Есть Цель. Какая у меня цель? Нет ее.
- Цель - Жить.

Квартира сухая, теплая; в доме смирно: обокрали всего Один раз!

- ... Точно живые портреты. Как кого возьмут, купца ли, чиновника, офицера, будочника, - точно живьем отпечатают.
- Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де не возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и Нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что Там у вас называется гуманитетом. Одно Самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не "невидимые Слезы", а Один только видимый, грубый Смех, Злость...
- Что ж еще нужно? И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость - желчное Гонение на Порок, смех презрения над падшим человеком... тут Все!
- Нет, не все! - вдруг воспламенившись, сказал Обломов. - Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и Человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! - почти шипел Обломов. - Вы думаете, что для Мысли не Надо сердца? Нет, Она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, Если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, - тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову...