Книга: Тошнота

Скажу прямо - я боюсь. И не потому, что Жизнь моя так уж богата, насыщена, драгоценна. Я боюсь того, что готово народиться, что завладеет мной и увлечет меня - куда? Неужели Мне опять придется уехать, бросить, не закончив, Все, что я начал - исследования, книгу? И Потом через не - сколько месяцев, через несколько лет вновь очнуться изнуренным, разочарованным среди новых руин? Я должен разобраться в себе, Пока не Поздно.

Сейчас я лягу. Я выздоровел, не стану, как маленькая девочка, изо дня в День записывать свои Впечатления в красивую новенькую тетрадь. Вести Дневник стоит только в одном случае - Если...

Знойное Солнце в моей голове деревянно плывет, как изображение в волшебном фонаре. За ним следует клочок синего неба. Дернувшись несколько раз, оно застыло, я весь позолочен им изнутри. От какого марокканского (а может, алжирского? Или сирийского?) дня оно вдруг оторвалось? Я отдаюсь потоку, уносящему меня в Прошлое.

Позади у него, впереди у него целый Мир. И близится День, когда, закрыв Последний том, взятый с последней полки слева, он скажет: «Что же теперь?»

А я - вот уже три Года как я слишком спокоен. В этой трагической глуши я могу почерпнуть только немного бесплодной чистоты. И я ухожу.

Эта Часть бульвара Нуара НЕОБИТАЕМА. Климат здесь слишком суровый, а Почва слишком неблагодарная, чтобы Жизнь могла пустить здесь Корни и развиваться дальше.

Еще несколько секунд - и запоет Негритянка. Это кажется неотвратимым - настолько предопределена эта Музыка: Ничто не может ее прервать, ничто, явившееся из времени, в которое рухнул Мир; Она прекратится сама, подчиняясь закономерности. За это-то я Больше всего и люблю этот прекрасный Голос; не за его полнозвучие, не за его Печаль, а за то, что его появление так долго подготавливали многие-многие ноты, которые умерли во Имя того, чтобы он родился. И Все же я неспокоен: так мало нужно, чтобы пластинка остановилась, - вдруг сломается пружина, закапризничает кузен Адольф. Как странно, как трогательно, что эта твердыня так хрупка. Ничто не властно ее прервать, и все может ее разрушить.

На стене зияет белая Дыра - Зеркало. Это ловушка. И я знаю, что попадусь в нее. Так и Есть. В зеркале появилось нечто серое. Подхожу, гляжу и отойти уже не могу.

Но теперь кончено - я перечел то, что записал в Кафе «Мабли», и Мне стало стыдно: довольно утаек, душевных переливов, неизъяснимого, я не девица и не Священник, чтобы забавляться игрой в душевные Переживания.

« Ничего нового». Просто диву даешься, как можно лгать, прикрываясь здравым смыслом.

Думаю, что изменился я, - это самое простое Решение. И самое неприятное. Но Все же я должен признать, что Мне свойственны такого рода внезапные превращения. Дело в том, что размышляю я редко и во мне накапливается множество мелких изменений, которых я не замечаю, а Потом в Один прекрасный День совершается настоящая Революция. Вот Почему людям представляется, что я веду себя в Жизни непоследовательно и противоречиво.

Если я пойму хотя бы, чего я испугался, это уже будет Шаг Вперёд.

Но я всегда оставался среди людей, на поверхности одиночества, в твердой решимости при малейшей тревоге укрыться среди себе подобных - по сути Дела, до сих пор я был просто любителем.

Возможно ли вообще Думать о ком-нибудь в прошедшем времени? Пока мы любим друг Друга, мы не позволяем даже самому ничтожному из наших мгновений, самой пустяковой из наших горестей отделиться от нас и остаться в минувшем. Запахи, Звуки, оттенки каждого дня, даже Мысли, не высказанные вслух, - мы Всё удерживали при себе, и всё оставалось живым; мы продолжали наслаждаться и мучиться всем этим в настоящем. Никаких воспоминаний: беспощадная, палящая Любовь - ни тени, ни уголка, где укрыться, куда отступить.