Книга: В дороге. Страница 1

Проснулся я, когда Солнце краснело, и то был единственный отчетливый раз в моей Жизни, самый странный Миг, когда я не знал, Кто я: Далеко от дома, загнанный и замученный путешествием, в дешёвом номере, которого Никогда Прежде не видел, за окном свистит пар, потрескивает старая гостиничная древесина, Шаги Наверху и Все Эти печальные Звуки, а я смотрел на высокий потолок весь в трещинах, и странных секунд пятнадцать впрямь не соображал, кто я. Это не страшно; просто я кто-то другой, какой-то чужак, и вся моя Жизнь призрачна, её Живёт привидение.

Мировое Дно полно сокровищ, только Мир перевернут вверх дном.

Жизнь слишком грустная штука, чтобы прожигать её и растрачивать на кутежи.

Не учите старого маэстро новому мотиву.

И тогда я понял, что люблю её настолько сильно, что хочу её убить.

Мимо прошла Компания цветных женщин, и Одна из молоденьких отделилась от остальных, материнского вида, и быстро подошла ко Мне - « Привет, Джо!» - как вдруг увидела, что перед нею вовсе не Джо, и, зардевшись, отскочила. Хотел бы я быть этим самым Джо. Но я оставался всего лишь собой, Салом Парадайзом, что, печальный, гуляет в этой неистовой тьме, в этой непереносимо сладкой ночи, желая обменяться мирами со счастливыми, чистосердечными, экстатичными неграми Америки.

Я осознал, что умирал и возрождался бессчетные разы, но просто не помнил ни одного из них, поскольку переходы от Жизни к смерти и вновь к жизни столь призрачно легки - волшебное Действие без Причины, как уснуть и снова проснуться миллионы раз, - что крайне обычны и глубоко невежественны. Я осознал, что лишь из-за стабильности подлинного, глубинного Разума эта рябь рождения и смерти вообще имеет Место - подобно игре ветерка на поверхности чистых, безмятежных, зеркальных вод. Я ощущал Сладкое, свинговое Блаженство, как заряд героина в центральную вену; как глоток Вина на исходе дня, что заставляет содрогнуться; Ноги мои дрожали. Я
думал, что умру в следующий же Миг. Но я не умер, а прошел четыре мили и собрал десять длинных окурков, и принёс их в номер Мэрилу, и высыпал из них табак в свою старую трубку, и зажег ее. Я был слишком молод, чтобы знать, что произошло.

После долгого разговора в темной гостиной я уложил ее в своей спальне. Она была миленькой девчоночкой, простой и правдивой, и ужасно боялась секса. Я сказал ей, что Секс прекрасен. Я хотел ей это доказать. Она позволила Мне, но я оказался слишком нетерпелив и не доказал Ничего. Она вздохнула в темноте.

Дин ответил, что Она, видимо, выхарила у кого-нибудь несколько долларов и поехала обратно в Денвер, «шлюха!». А раз так, то мы пошли с ним выпить пива, потому что разговаривать так, как нам хотелось, мы не могли в присутствии моей тетки, которая сидела в гостиной и читала свою газету. Она бросила на Дина один-единственный Взгляд и решила, что он - шалый.

Дин отправил обитателя хаты на кухню, возможно - варить Кофе, а сам решал свои любовные Проблемы, ибо для него Секс оставался единственной святой и важной вещью в Жизни, как бы ни приходилось потеть и материться, чтобы вообще прожить, ну и так далее. Все это Было на нем написано: в том, как он стоял, как покачивал головой, все Время глядя куда-то вниз, будто молодой боксер, Получающий наставления тренера, как кивал, чтобы заставить поверить, что впитывает каждое Слово, вставляя бесчисленные «да» и « Хорошо».

Всегда Есть нечто большее, всегда можно сделать маленький Шаг Вперед - предела Нет.

Все Дело в том, что мы сами не понимаем своих женщин. И обвиняем их, а виноваты сами.

Ох, боюсь я таких девушек. Я бы мог Все позабыть и броситься к ее ногам, а Если бы Она меня отвергла, тогда оставалось бы пойти и да и броситься вниз с края света.

Дин, оборванный, в изъеденном молью пальто, которое привез специально для восточных морозов, ушел прочь Один, и последнее, что я видел - это как он свернул за угол Седьмой авеню, снова устремив Взгляд на улицу, и я покорился этому опять. ... Старины Дина Нет, подумал я... и я Все Время думал про Дина, про то, как он снова садится в поезд и едет три тысячи миль по этой ужасной земле, толком и не Зная, Зачем вообще приезжал, кроме как повидаться со мной.
...
Поэтому в Америке, когда заходит Солнце, а я сижу на старом, поломанным речном пирсе и смотрю на долгие, долгие Небеса над Нью-Джерси, и ощущаю всю эту грубую землю, что перекатывается одним невероятно громадным горбом до самого Западного Побережья, и всю ту дорогу, что уводит туда, всех людей, которые видят сны в ее невообразимой огромности, и знаю, что в Айове теперь, должно быть, плачут детишки, в той земле, где детям позволяют плакать, и сегодня ночью на небе высыпят Звезды... вечерняя Звезда наверняка уже клонится книзу и льет свою мерцающую дымку на прерии, что как раз ждут прихода полной ночи, которая благословляет землю, затемняет все реки, венчает вершины и обертывает Последний берег, и Никто, никто не знает, что со всеми случится, Если не считать позабытого тряпья старости, я думаю о Дине Мориарти, я даже думаю о Старом Дине Мориарти, об отце, которого мы так Никогда и не нашли, я думаю о Дине Мориарти.