Книга: В дороге

Земля в лунном свете была сплошь мескит и пустоши. Набухала, становилась огромной и ржавой, Она таяла и катилась, Пока не вмешалась утренняя Звезда и роса не начала залетать нам в окна, а мы Всё мчались.

То была рукопись ночи, какую мы не могли прочесть.

Он был очень одинок, ему хотелось вернуться в Нью-Йорк. Грустно Было Видеть его высокую фигуру, отступавшую в темноту, Пока мы отъезжали - совсем как те Другие силуэты в Нью-Йорке и Новом Орлеане: стоят неуверенно под неохватными небесами, и Всё в них - притопшее. Куда ехать? что Делать? Зачем? - спать. Но эта глупая шайка гнала Вперёд.

Что Есть Река Миссисипи? - глыба, омываемая дождливой ночью, Лёгкие шлепки со снулых берегов Миссури, Растворение, Бег прилива по вечному руслу, дань бурым пенам, странствование вдоль бесконечных дол, дерев и дамб, дальше вниз, дальше, мимо Мемфиса, Гринвилля, Евдоры, Виксбурга, Натчеса, Порта-Аллена и мимо Порта-Орлеана, и мимо Порта Дельт, мимо Поташа, Венеции и Великого Залива Ночи, и прочь.

…вся Страна - устрица, которую можно вскрыть; а внутри жемчужина, внутри жемчужина.

Возбуждение вылетало у него из глаз клинками дьявольского света. Он выгибал шею в спазмах экстаза. Он едва мог выдавить из себя хоть Слово, так будоражила его Жизнь.

Но к чему об этом Думать, когда впереди вся золотая Земля, и всяческие непредвиденные События таятся, только чтоб удивить Тебя и обрадовать, что ты вообще жив и видишь их.

Не истинно ли, что начинаешь Жизнь славным ребёночком, верящим во Всё, что Есть под крышей отчего дома? А Потом наступает День лаодикийский, когда узнаёшь, что ты сир, убог, нищ, слеп и наг, и с харей отвратного огорчённого призрака, содрогаясь, отправляешься по кошмару Жизни.

Что-то, кто-то, какой-то Дух преследовал всех нас по пустыне Жизни и неизбежно перехватит, не успеем мы достичь небес. Естественно, теперь, оглядываясь, могу сказать лишь одно: то была Смерть; смерть настигнет нас перед самыми небесами. Единственного жаждем мы, Пока живём, что заставляет нас вздыхать, стенать и сладостно всевозможно тошнить, - воспоминанья о некоем утраченном блаженстве, какое, вероятно, пережили мы ещё во чреве матери, а воспроизвести его можно лишь (хотя мы никак не желаем допустить этого) в смерти. Но кому же Охота умирать? В суматохе событий я продолжал Думать об этом где-то в самой глубине разума. Сказал об этом Дину, и тот немедленно опознал Здесь обычное Стремление к чистой смерти; и поскольку ни Один из нас в жизни не будет Жить заново, он вполне справедливо не желал иметь с этим Ничего общего, и я с ним в тот раз согласился.

Я любил её в сладости этого усталого утра. Потом, словно два каких-то утомлённых ангела, забытых где-то на полке Лос-Анджелеса, обретя Вместе самое близкое и восхитительное в Жизни, мы заснули и проспали чуть ли ни до вечера.

Ярость выплёскивалась у него из глаз, когда он рассказывал о том, что ненавидел; та сменялась великим сиянием радости, когда вдруг становился счастлив; каждая мышца его подёргивалась в нетерпении Жить и двигаться.

Ум у меня полнился этой великой песней - «Любимый», как её поёт Билли Холидей; в кустах я устроил себе свой Концерт. «Ты Слёзы Мне осушишь, любя, шепнёшь в тишине: «Как же я жил без Тебя?..» Ты тоже Встречи ждёшь, к груди меня прижмёшь, любимый, о где же ты?..» Дело даже не в словах, а в замечательной гармоничной мелодии и в том, как Билли поёт - словно нежно перебирает Волосы своего возлюбленного в мягком свете лампы.

Я не переставая матерился. Возводил очи к тёмным небесам и молил Бога ниспослать Мне лучшую долю в Жизни, получше Шанс сделать что-нибудь для тех маленьких людей, которых любил. Но Там Никто не обращал на меня внимания. Нечего просить, тоже мне.

Ах, какая была прекрасная Ночь, тёплая ночь, в такую как раз только пить Вино, мечтательно-лунная ночь; ночь обжиматься со своей девчонкой, болтать, плеваться и держать курс к седьмому небу.