Персонаж: от имени автора. Страница 376

Отсутствие погони ещё не Причина, чтобы не бежать.

Приключение! Люди говорят о нём как о чём-то стоящем, между тем это всего-навсего смесь из плохого питания, постоянного недосыпания и абсолютно незнакомых людей, с необъяснимой настойчивостью пытающихся воткнуть в различные участки вашего тела всякие заострённые Предметы.

Наступила та таинственная Минута, когда одно Событие переходит в другое, когда Причина сменяется следствием, когда рождается Случай. В обычной Жизни Человек Никогда не замечает её, но на войне, где Нервы напряжены до предела, где на Первый жизненный срез снова выходит первобытный Смысл существования - уцелеть, - минута эта делается реальной, физически ощутимой и длинной до бесконечности.

Старая Любовь не умирает. Она может вздремнуть, взять отгул, временно затаиться в памяти, но окончательно она не уходит Никогда. Часто она возвращается и пронзает насквозь.

И упрямый же ты, Валялкин! И Зачем Она тебе?

В его взгляде тоже сквозила Любовь - любовь, которая и позволила его личности не раствориться в этих стенах, выпивающих душу.

Прав тот, Кто искренен.

Что-то надорвалось в ней, какая-то струна. И Боль от этой лопнувшей струны была совсем взрослой - тоскливой и безнадежной. Она была старше самой Искры, эта новая ее боль.

Нет, Искра боялась не самих похорон: Она боялась первого свидания со смертью. Боялась мгновения, когда увидит мертвую Вику, боялась, что не выдержит этого, что упадет или - еще ужаснее - разрыдается. Разрыдается до крика, до воя, потому что этот Крик, этот звериный Вой глухо ворочался в ней Все Эти дни.

Юность - всегда Борьба Желания со страхом.

Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая Голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это Было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою Собственность, как свое Сокровище... <...> Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда Женщины смеялись и плакали, Толпа неистовствовала от восторга, ибо в Эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в Лицо этому обществу, которое изгнало его, но в Дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.

Работающие, исполнительные Люди рассматривают диверсификацию в качестве естественной отдушины для своей энергии и энтузиазма. Диверсификация воспринимается как Благо. Но Все же настоящий Успех выпадает на долю одержимых. Дятел, долбанувший двадцать раз каждое из тысячи деревьев, может Ничего не раздобыть, зато всегда при деле. Долбанув одно Дерево двадцать тысяч раз, он позавтракает!

Путь к невинности, к несотворённому, к Богу ведёт не Назад, а Вперёд, не к волку, не к ребёнку, а ко Все большей вине, ко все более глубокому очеловечению. И Самоубийство тебе, бедный Степной волк, тоже всерьёз не поможет, тебе не миновать долгого, трудного и тяжкого пути очеловечения, ты ещё вынужден будешь всячески умножать свою раздвоенность, всячески усложнять свою Сложность. Вместо того чтобы сужать свой Мир, упрощать свою душу, тебе придётся мучительно расширять, Всё Больше открывать её миру, а Там, глядишь, и принять в неё весь мир, чтобы когда-нибудь, может быть, достигнуть конца и покоя.

Просто Никто не знает, что Улыбка - не Сестра слезам.