Книга: Братья Карамазовы. Страница 4

Я теперь еду, но знайте, Катерина Ивановна, что вы действительно любите только его. И по мере оскорблений его Все Больше и больше. Вот это и Есть ваш надрыв. Вы именно любите его таким, каким он есть, вас оскорбляющим его любите. Если б он исправился, вы его тотчас забросили бы и разлюбили вовсе. Но вам он нужен, чтобы созерцать беспрерывно ваш Подвиг верности и упрекать его в неверности. И все это от вашей гордости. О, тут много принижения и унижения, но все это от гордости... Я слишком молод и слишком сильно любил вас. Я знаю, что это бы не Надо Мне вам Говорить, что Было бы больше Достоинства с моей стороны просто выйти от вас; было бы и не так для вас оскорбительно. Но ведь я еду Далеко и не приеду Никогда. Это ведь навеки... Я не хочу сидеть подле надрыва... Впрочем, я уже не умею говорить, все сказал... Прощайте, Катерина Ивановна, вам нельзя на меня сердиться, потому что я во сто раз более вас наказан: наказан уже тем одним, что никогда вас не увижу. Прощайте. Мне не надобно Руки вашей. Вы слишком сознательно меня мучили, чтоб я вам в эту минуту мог простить.. Потом прощу, а теперь не надо руки.

Слушай: Если Все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут Дети, скажи Мне пожалуста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и Зачем им покупать страданиями гармонию?.. слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за Вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный Человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю.

- …Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец Мир и Покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в Грудь и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
- Нет, не согласился бы, - Тихо проговорил Алеша.
- И можешь ли ты допустить идею, что Люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми?
- Нет, не могу допустить.

Нет, господа Присяжные, у тех Гамлеты, а у нас еще Пока Карамазовы!

Да и что такое Страдание? Не боюсь его, хотя бы оно Было бесчисленно. Теперь не боюсь, Прежде боялся. Знаешь, я может быть не буду и отвечать на суде... И кажется столько во Мне этой Силы теперь, что я Все поборю, все Страдания, только чтобы сказать и Говорить себе поминутно: я есмь! В тысячи мук - я есмь, в пытке корчусь - но есмь! В столпе сижу, но и я существую, Солнце вижу, а не вижу солнца, то знаю, что оно Есть. А знать, что есть солнце - это уже вся Жизнь.

В скверне-то слаще: Все её ругают, а все в ней живут, только все тайком, а я открыто.

Социализм Есть не только рабочий Вопрос, или так-называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для Достижения небес с земли, а для сведения небес на землю.

Есть минуты, когда Люди любят Преступление.

Я вас ужасно буду Любить за то, что вы так скоро позволили Мне вас не любить.

Русский весьма часто смеется Там, где Надо плакать.

Человек ищет не столько Бога, сколько чудес.

Положим, я, например, глубоко могу страдать, но другой Никогда ведь не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я.

Нет, широк Человек, слишком даже широк, я бы сузил.

Посмотрите кругом на дары Божии: Небо ясное, Воздух чистый, травка нежная, птички, Природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не понимаем, что Жизнь Есть Рай, ибо стоит только нам захотеть понять и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем...