Автор цитат: Артюр Рембо. Страница 2

Серое хрустальное Небо. Причудливый Рисунок мостов: одни
прямые, Другие изогнуты, третьи опускаются или под углом
приближаются к первым, и Эти фигуры возобновляются в
озаренных круговоротах канала, но Все настолько легки и
длинны, что берега, отягощенные куполами, оседают,
становятся меньше. Одни из этих мостов до сих пор несут на
себе лачуги. Другие служат опорой для мачт, и сигналов, и
парапетов. Пересекаются Звуки минорных аккордов, над
берегами протянуты струны. Виднеется красная блуза, быть
может, другие одежды и музыкальные инструменты. Что это?
Народные песни, отрывки из великосветских концертов, остатки
уличных гимнов? Вода - голубая и серая, широкая, словно
пролив.
Белый луч, упав с высокого неба, уничтожает эту комедию.

На чёрной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

Быть может, Ждет меня
Старинный Город где-то,
И буду до рассвета
Там пить спокойно я,
И Смерть приму за это.
Утихла б Боль моя,
Будь денег хоть немного, -
На Север Мне дорога
Иль в южные края?
О Нет! Мечта убога
И множит счет потери,
И пусть я снова стану
Скитальцем неустанным -
Не будет мне открыта
Корчмы зеленой Дверь.

Европу вижу я лишь лужей захолустной,
Где отражаются под Вечер облака
И над которою стоит Ребёнок грустный,
Пуская лодочку, что хрупче мотылька.
Si je désire une eau d’Europe, c’est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi, plein de tristesse, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.

Я должен был путешествовать, чтобы развеять чары, нависшие над моими мозгами. Над морем, которое так я любил, - словно ему полагалось смыть с меня Грязь.

Как матерой студент, неряшливо одет,
Я за девчонками в тени каштанов томных
Слежу. Им Ясно Всё. Смеясь, они в ответ
Мне шлют украдкой Взгляд, где Тьма вещей нескромных.
Но я безмолвствую и лишь смотрю в упор
На шеи белые, на вьющиеся пряди,
И под корсажами угадывает взор
Всё, что скрывается в девическом наряде.
Гляжу на туфельки и выше: дивный сон!
Сгораю в пламени чудесных лихорадок.
Резвушки шепчутся, решив, что я смешон,
Но поцелуй, у губ рождающийся, сладок...

На чахлом скверике (о, до чего он весь
Прилизан, точно взят из благонравной книжки!)
Мещане рыхлые, страдая от одышки,
По четвергам свою прогуливают спесь.

А Человек, созрев, как слишком ранний колос,
Куда скрывается? Быть может, в океан,
Где всем зародышам свой Срок навеки дан,
Чтоб воскрешала всех в своём великом тигле
Природа, чью Любовь не Все ещё постигли,
В благоуханье роз не распознав себя?

Зачем отверзлась нам лазурь немою бездной,
Где Звёзды в толчее родятся бесполезной?
Когда бы, наконец, мы вознеслись туда,
Увидели бы мы огромные стада
Миров, спасаемых в пустыне безучастной
Премудрым пастырем, который волей властной
В эфире движет их, вверяя свой глагол
Тому, Кто верою сомненье поборол?
Так, значит, Мысль - не Бред, и Есть у Мысли Голос?

Да, жалок Человек, подавлен, озабочен;
Одежду носит он, болезненно порочен;
Его прекрасный торс попорчен в толкотне;
Подобно идолу в безжалостном огне,
Искажена теперь былая стать атлета,
Который хочет Жить хоть в качестве скелета,
Уродством клевеща на прежний стройный Мир...

Из дуба тёмного, приземистый, резной,
Он словно старичок лукаво-добродушный,
Из глубины его, таинственной и душной,
Струится Аромат, приятный и хмельной.
А сколько в нём лежит душистого старья,
И кружев выцветших, и шелка, и батиста!
Вот груда детского и женского тряпья,
Вот бабушкин платок, широкий и пушистый.
Уж верно тут найдёшь сердечко-медальон
С заветным локоном, сухой Букет, флакон,
Все то, что дорого когда-то Было сердцу.
О старый наш комод! И Сказки ты хранишь,
Поведать хочешь их и ласково скрипишь.
Лишь открываются твои большие дверцы!

Глухими тропами, среди густой травы,
Уйду бродить я голубыми вечерами;
Коснется Ветер непокрытой головы,
И свежесть чувствовать я буду под ногами.
Мне бесконечная Любовь наполнит грудь.
Но буду я Молчать и Все Слова забуду.
Я, как цыган, уйду - Всё дальше, дальше в путь!
И словно с женщиной, с Природой счастлив буду.

... что когда-то говорил:
"Свободу, как свечу, я потушить сумею..."
Свобода вновь Живет! И Свет ему не мил.
Il s'était dit: "Je vais souffler la liberté
Bien délicatement, ainsi qu'une bougie!"
La liberté revit! Il se sent éreinté!

«Я знаю Суть вещей», - теперь твердит несчастный,
А сам он слеп и глух.
Maintenant il dit: Je sais les choses,
Et va, les yeux fermés et les oreilles closes.