Персонаж: Ипполит

Очень рад, что вы на Человека хотите походить.

Мы слишком унижаем Провидение, приписывая ему наши Понятия, с досады, что не можем понять его. Но опять-таки, Если понять его невозможно, то, повторяю, Трудно и отвечать за то, что не дано человеку понять. А если так, то как же будут Судить меня за то, что я не мог понять настоящей воли и законов провидения?

Вечную Жизнь я допускаю и, может Быть, Всегда допускал. Пусть зажжено Сознание волею высшей Силы, пусть оно оглянулось на Мир и сказало: "я есмь!", и пусть ему в Друг предписано этою высшею силой уничтожиться, потому что Там так для чего-то, - и даже без Объяснения для чего, - это Надо, пусть, я Всё это допускаю, но опять-таки вечный Вопрос: для чего при этом понадобилось Смирение мое? Неужто нельзя меня просто съ Есть, не требуя от меня похвал тому, что меня съело? Неужели там и в самом деле Кто-нибудь обидится тем, что я не хочу подождать двух недель? Не верю я этому; и гораздо уж вернее предположить, что тут просто понадобилась моя ничтожная жизнь, жизнь атома, для пополнения какой-нибудь всеобщей гармонии в целом, для какого-нибудь плюса и минуса, для какого-нибудь контраста и Прочее, и прочее, точно так же, как ежедневно надобится в жертву жизнь множества существ, без смерти которых остальной мир не может стоять (хотя надо заметить, что это не очень великодушная Мысль сама по себе). Но пусть! Я согласен, что иначе, то есть без беспрерывного поядения друг Друга, устроить мир Было никак невозможно; я даже согласен допустить, что Ничего не понимаю в этом устройстве; но зато вот что я знаю Наверно: Если уже раз Мне дали сознать, что "я есмь", то какое мне Дело до того, что мир устроен с ошибками, и что иначе он не может стоять? Кто же и за что меня после этого будет Судить?

Для чего Мне ваша Природа, ваш павловский парк, ваши восходы и закаты солнца, ваше голубое Небо и ваши вседовольные Лица, когда весь этот пир, которому Нет конца, начал с того, что одного меня счел за лишнего? Что мне во всей этой красоте, когда я каждую минуту, каждую секунду должен и принужден теперь знать, что вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном луче, и та даже во всем этом пире и хоре участница, Место знает сове, любит его и счастлива, а я Один выкидыш, и только по малодушию моему до сир пор не хотел понять это!

Нельзя оставаться в Жизни, которая принимает такие странные, обижающие меня формы.

… Если так ужасна Смерть и так сильны Законы природы, то как же одолеть их? Как одолеть их, когда не победил их теперь даже тот, который побеждал и природу при Жизни своей, которому Она подчинялась. Природа мерещится при взгляде на эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого и немого зверя или, вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно, - в виде какой-нибудь громадной машины новейшего устройства, которая бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя, глухо и бесчувственно, Великое и бесценное Существо - такое существо, которое одно стоило всей природы и всех законов её, всей земли, которая и создавалась-то, может Быть, единственно для одного только появления этого Существа! Картиной этою как будто именно выражается это Понятие о темной, наглой и бесцеремонно-вечной силе, которой Все подчинено, и передается вам невольно.

Такая полная, непосредственная Жизнь, которою он Живет, слишком полна сама по себе, чтобы нуждаться в обстановке.

…бросая вашу «милостыню», ваше доброе Дело в какой бы то ни Было форме, вы отдаете Часть вашей личности и принимаете в себя часть другой; вы взаимно приобщаетесь Один к другому; ещё несколько внимания и вы вознаграждаетесь уже знанием, самыми неожиданными открытиями. Вы непременно станете Смотреть наконец на ваше дело, как на науку; Она захватит в себя всю вашу Жизнь и может наполнить всю жизнь. С другой стороны, Все ваши Мысли, все брошенные вами семена, может Быть уже забытые вами, воплотятся и вырастут; получивший от вас передаст другому. И Почему вы знаете, какое Участие вы будите иметь в будущем разрешении судеб человечества? Если же Знания и целая жизнь этой работы вознесут вас наконец до того, что вы в состоянии будете бросить громадное семя, оставить миру в Наследство громадную Мысль…

…всего-то, может Быть, Один раз во Все двадцать лет, вдруг вздохнет и скажет: «А что-то теперь старичок генерал, жив ли ещё?» При этом, может быть, даже и усмехнется, - и вот и только всего-то. А почем вы знаете, какое семя заброшено в его душу навеки этим «старичком генералом», которого он не забыл в двадцать лет? Почем вы знаете, Бахмутов, какое Значение будет иметь это Приобщение одной личности к другой в судьбах приобщенной личности?.. Тут ведь целая Жизнь и бесчисленное множество скрытых от нас разветвлений.

Есть Люди, которые в своей раздражительной обидчивости находят чрезвычайное Наслаждение, и особенно когда Она в них доходит (что случается Всегда очень быстро) до последнего предела; в это Мгновение им даже, кажется, приятнее Быть обиженными, чем не обиженными. Эти раздражающиеся всегда Потом ужасно мучаются раскаянием, Если они умны, разумеется, и в состоянии сообразить, что разгорячились в десять раз более, чем следовало.

…был страшный Беспорядок. Мне Показалось с первого взгляда, что оба они - и господин, и дама - Люди порядочные, но доведенные бедностью до того унизительного состояния, в котором беспорядок одолевает наконец всякую попытку бороться с ним и даже доводит людей до горькой Потребности находить в самом беспорядке этом, каждый День увеличивающемся, какое-то горькое и как будто мстительное Ощущение удовольствия.

Так как я и Всегда был Человек довольно угрюмый, то товарищи легко забыли меня.

Пусть тот, кому попадется в Руки мое “ Объяснение” и у кого станет терпения прочесть его, сочтет меня за помешанного, или даже за гимназиста, а вернее всего за приговоренного к смерти, которому естественно стало Казаться, что Все Люди, кроме него, слишком жизнью не дорожат, слишком дешево повадились тратить ее, слишком лениво, слишком бессовестно ею пользуются, а стало Быть, все до единого недостойны ее! И что же? Я объявляю, что читатель Мой ошибется, и что Убеждение мое совершенно независимо от моего смертного приговора. Спросите, спросите их только, как они все, сплошь до единого, понимают, в чем Счастье?

Я положительно знал, что у меня чахотка, и неизлечимая; я не обманывал себя и понимал Дело Ясно. Но чем яснее я его понимал, тем судорожнее Мне хотелось Жить; я цеплялся за Жизнь и хотел жить во что бы то ни стало. Согласен, что я мог тогда злиться на темный и глухой жребий, распорядившийся раздавить меня как муху и, Конечно, не Зная Зачем; но зачем же я не кончил одною злостью? Зачем я действительно начинал жить, зная, что мне уже нельзя начинать; пробовал, зная, что мне уже нечего пробовать?