У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста
Человек. Он был без шапки, длинные седые
Волосы касались плеч. Кирпичная
Пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на
Солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли
Слезы.
И
Все молчали. Молчали
Солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу
Женщины вдалеке, и
Охрана их тоже молчала, и все смотрели
Сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник.
Потом генерал что-то не
Громко сказал.
- Назовите ваше
Звание и фамилию, - перевел Свицкий.
- Я - русский
Солдат.
Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже
Плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел
Ответ, и генерал снова что-то спросил.
- Госп
Один генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию…
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам. Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий
Взгляд. И густая
Борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:
- Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?
Это были последние его
Слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские
Вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.
Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.
Он шел строго и прямо,
Ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные
Ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули
Оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а
Если бы и видел, ему
Было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше
Жизни и выше смерти.
