Книга: На Западном фронте без перемен

- Странно все-таки, как подумаешь, ведь Зачем мы здесь? Чтобы защищать свое отечество. Но ведь Французы тоже находятся здесь для того, чтобы защищать свое отечество. Так Кто же прав?
- Может быть, и мы и они.
- Ну, допустим, что так, однако наши профессора, и пасторы, и газеты утверждают, что правы только мы (будем надеяться, что так оно и Есть), а в то же Время их профессора, и пасторы, и газеты утверждают, что правы только они. Так вот, в чем же тут Дело?

- Но что я Все-таки хотел бы узнать, так это вот что: началась бы Война или не началась, Если бы кайзер сказал « Нет»?
- Я уверен, что войны не Было бы, ведь он, говорят, сначала вовсе не хотел ее.
- Ну пусть не он Один, пусть двадцать-тридцать Человек во всем мире сказали бы «нет», - может быть, тогда ее все же не было бы?
- Пожалуй что так, но ведь они-то как раз хотели, чтоб Она была.

И я знаю: Все, что камнем оседает в наших душах Сейчас, Пока мы находимся на войне, всплывет в них Потом, после войны, и вот тогда-то и начнется большой Разговор об этих вещах, от которого будет зависеть, Жить нам дальше или не жить.

Мы хотим Жить, жить во что бы то ни стало; не можем же мы обременять себя чувствами, которые, возможно, украшают Человека в мирное Время, но совершенно неуместны и фальшивы здесь.

Видишь ли, Если ты приучишь собаку Есть картошку, а Потом положишь ей кусок мяса, то Она Все ж таки схватит Мясо, потому что это у нее в крови. А если ты дашь человеку кусочек власти, с ним будет то же самое: он за нее ухватится. Это получается само собой, потому что Человек как таковой - перво-наперво скотина, и разве только сверху у него бывает слой порядочности, все равно что горбушка хлеба, на которую намазали сала. Вся военная Служба в том и состоит, что у одного есть Власть над другим. Плохо только то, что у каждого ее слишком много.

Мы всегда слишком Поздно прозреваем.

Мне думается, это скорее что-то вроде лихорадки. Никто как будто бы и не хочет, а смотришь, - Она уж тут как тут. Мы войны не хотим, Другие утверждают то же самое, и все-таки чуть не весь Мир в нее впутался.

Шквальный Огонь. Заградительный огонь. Огневые завесы. Мины. Газы. Танки. Пулеметы. Ручные гранаты. Все это Слова, слова, но за ними стоят все Ужасы, которые переживает Человечество.

Атака, контратака, Удар, контрудар, - Все это Слова, но как много за ними кроется!

Над нами тяготеет Проклятие - Культ фактов. Мы различаем Вещи, как торгаши, и понимаем Необходимость, как мясники. Мы перестали быть беспечными, мы стали ужасающе равнодушными. Допустим, что мы останемся в живых; но будем ли мы жить?
Мы беспомощны, как покинутые Дети, и многоопытны, как Старики, мы стали черствыми, и жалкими, и поверхностными, - Мне кажется, что нам уже не возродиться.

… Все, что мы умеем, это играть в Карты, сквернословить и воевать. Не очень много для двадцати - слишком много для двадцати лет.

Два Года подряд стрелять из винтовки и метать гранаты - это нельзя сбросить с себя, как сбрасывают грязное Белье…

- Что же с нами будет, когда мы вернемся? - спрашивает Мюллер, и даже ему становится не по себе.
Кропп пожимает плечами:
- Не знаю. Сначала Надо остаться в живых, а Там видно будет.

Фронт представляется Мне зловещим водоворотом. Еще вдалеке от его центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он всасывает Тебя в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью парализуя всякое Сопротивление.