Книга: Любовница французского лейтенанта. Страница 1

Когда Правительство начинает бояться толпы, это значит, что оно боится самого себя.

Он ответил ей улыбкой. Она так молода, совсем ещё дитя. На неё нельзя сердиться. Ведь она всего лишь Женщина. Есть много такого, чего ей Никогда не понять: как богата мужская Жизнь, как неизмеримо Трудно быть человеком, для которого Мир нечто гораздо большее, чем наряды, Дом и Дети. Всё встанет на свои места, когда она будет окончательно ему принадлежать: в его постели, на текущем счету в его банке... ну и в его Сердце, разумеется, тоже.

Ветер слегка растрепал ей Волосы, и Она чем-то напоминала мальчишку, которого поймали, когда он рвал яблоки в чужом саду,  - объятого сознанием вины, но вины мятежной.

Кроме того, Сару испугало Лицо Чарльза, смотревшего на неё сверху; Она почувствовала, что Скорость её Падения возрастает, а когда неумолимая Земля несется навстречу и падаешь с такой высоты - к чему предосторожности?

Их Руки встретились, и он привлек ее к себе. Они не поцеловались. Они были не в силах. Можно ли целых двадцать лет безжалостно держать взаперти здоровый половой Инстинкт, а когда двери тюрьмы распахнулись, удивляться, что арестант разразился рыданиями?

... Лайм-Риджис в ту пору (как, впрочем, и теперь) кишел сплетнями, как синий дорсетский Сыр личинками мух.

Но на втором курсе он попал в дурную компанию и кончил тем, что одним туманным лондонским вечером предался плотскому греху с некоей обнаженной девицей. Из объятий этой пухленькой простолюдинки он бросился в Объятия церкви и вскоре после того поверг в Ужас своего родителя, объявив, что желает принять Духовный сан. Против катастрофы столь необъятных размеров имелось одно только средство: юного грешника отправили в Париж. Когда он оттуда вернулся, о его слегка потускневшей девственности уже не Было и речи, равно как - на что и надеялся Отец Чарльза - о его предполагаемом союзе с церковью.

То, чего не Было, воскресить нельзя.

Свет не сходится клином на одном человеке, и нельзя сдаваться после одного неудачного броска костей. Какой бы жалкой и пустой в железных тисках города ни казалась Жизнь, нужно стойко держаться. И снова выходить в бездонный, соленый, равнодушный Океан.

Лицо ее нельзя Было назвать миловидным, как лицо Эрнестины. Не было оно и красивым - по эстетическим меркам и вкусам какой бы то ни было эпохи. Но это было лицо незабываемое, трагическое. Скорбь изливалась из него так же естественно, незамутненно и бесконечно, как Вода из лесного родника. В нем не было ни фальши, ни лицемерия, ни истеричности, ни притворства, а Главное - ни малейшего признака безумия. Безумие было в пустом Море, в пустом горизонте, в этой беспричинной скорби, словно родник сам по себе был чем-то вполне естественным, а неестественным было лишь то, что он изливался в пустыне.

У вас обоих Один Соперник - я сама. Я не хочу выходить замуж. И первая Причина - мое Прошлое. Оно приучило меня к одиночеству. Раньше я тяготилась им; Мне представлялось, что хуже одиночества Ничего Нет. Теперь я живу в таком мире, где избежать одиночества легче легкого. И я поняла, как я им дорожу. Я не хочу ни с кем делить свою Жизнь. Я хочу оставаться самой собою, не приноравливаясь к тому, чего неизбежно будет ожидать от меня даже самый добросердечный, самый снисходительный супруг.

Такое широко распространенное в викторианский Век Явление, как Женщины, спящие в одной постели, следует приписать скорее отвратительной грубости тогдашних мужчин, нежели более сомнительным причинам.
И наконец - разве в такой бездне одиночества любая тяга людей друг к другу не Ближе к человечности, чем к извращению и разврату?

Он увидел, в чем его истинное Превосходство над нею: не в знатности, не в образованности, не в уме, не в принадлежности к другому полу, а только в том, что он способен отдавать, не сообразуясь ни с чем, и не способен идти на Компромисс. Она же отдавала - и отдавалась - только с целью приобрести Власть; а получить власть над ним одним - то ли потому, что он не представлял для нее существенного интереса, то ли потому, что Стремление к власти Было в ней настолько сильно, что требовало новых и новых жертв и не могло бы насытиться одной победой, то ли… впрочем, этого он знать не мог, да и не желал, - получить власть над ним одним ей было мало.

Заграничные Путешествия, к сожалению, отчасти стерли с него налет глубочайшего занудства (викторианцы называли это свойство серьезностью, высокой нравственностью, честностью и тысячью других обманчивых имен), которое только и требовалось в те Времена от истинного английского джентльмена.