Книга: Счастливая смерть. Страница 4

Глядя на завитки волют и розеток, на Все это затейливое узорочье, словно бы слепленное из золоченой фольги и трогательно схожее с игрушечными рождественскими яслями, Мерсо прозревал в этой барочной грандиозности, гротеске и соразмерности подобие некоего лихорадочного, детски-наивного и велеречивого романтизма, с чьей помощью Человек обороняется от собственных демонов.

... С таким блаженно-пустым выражением, словно он отрекся от самого себя, целиком вписавшись в Течение Жизни, неизмеримо превосходящей Все его Существо.

Лишь Мысль о бесконечном дне, который его ожидает, была невыносима. Когда живешь в полном одиночестве, Время растягивается беспредельно и каждый Час становится равным вечности.

Почувствовав тошноту, Мерсо прислонился к столбу и долго пытался отдышаться, впивая в себя всю странную атмосферу этого мира, где он чувствовал себя таким одиноким.

Мерсо ждал, что хоть Одна из проходящих мимо женщин бросит на него Взгляд, который доказал бы ему, что он еще способен участвовать в той сложной и тонкой игре, что называется жизнью. Но Люди, находящиеся в добром здравии, ловко делают Вид, будто не заметили устремленного на них лихорадочного взгляда.

Мерсо чувствовал себя таким открытым, таким чутким к малейшему движению извне, будто в нем самом раскрылась глубокая скважина, связывающая его с жизнью.

Ему Показалось, что весь уличный гомон, вся неведомая Жизнь по ту сторону окрестных домов, Голоса людей, которые где-то живут, имеют семьи, с кем-то ссорятся или мирятся, играют по вечерам в преферанс, болеют или выздоравливают, гул человеческого муравейника, населенного существами, чьи сердца не хотят биться в лад с чудовищным сердцем толпы, - Все Эти Звуки текли по переходу, разливались по двору и, взмывая ввысь, словно мыльные пузыри, лопались у него в комнате.

Порой Мне хотелось бы оказаться на его месте. Но иной раз нужно Больше мужества для того, чтобы Жить, чем для того, чтобы покончить с собой.

Прошли последние трамваи, полные еще живых воспоминаний о людях, о солнечном свете.

Он пытался справиться с отчаяньем, которое Впервые за много дней нарастало в нем словно морской прилив. « Нет», - говорило его Сердце безнадежности и одиночеству. И, противясь великой тоске, заполнившей Все его Существо, Мерсо чувствовал, что единственной подлинной силой в нем был Бунт, а все остальное - это лишь Суета и Самолюбование.

- Я ее любил.
« Она меня любила», - понял его Мерсо.
- Она умерла.
«Я остался Один», - понял его Мерсо.

Но Было Ясно, что ему жалко не ее, а себя самого. Она-то уже успокоилась на мерзком Кладбище, в другом конце города.

В этом гнусном углу, наедине с бессмысленной жизнью, он из последних сил старался воскресить Прошлое, которое и Было его счастьем. Должно быть, это ему удалось, потому что от столкновения прошлого с жалким настоящим брызнула Искра божья - и бедняга залился слезами. Мерсо растерялся, как это бывало с ним всякий раз при виде неприкрытого проявления человеческого горя, и в то же Время почувствовал Уважение к этой тупой боли.

Его жилище стало омерзительным. А для бедняка, которому не в Радость собственный угол, всегда готов другой Дом - доступный, богатый, ярко освещенный, приветливый: это Кафе. На окраине Эти заведения выглядят особенно оживленными. В них царит та стадная теплота, которая кажется последним спасением от ужасов одиночества, от его темных порывов.