Лицо Лихарева потемнело.
- А я вам скажу, что
Женщина всегда была и будет рабой
Мужчины, - заговорил он басом, стукнув кулаком по столу. -
Она нежный, мягкий воск, из которого
Мужчина всегда лепил
Всё, что ему угодно. Господи боже
Мой, из-за грошового мужского
Увлечения она стригла себе
Волосы, бросала семью, умирала на чужбине... Между идеями, для которых она жертвовала собой,
Нет ни одной женской… Беззаветная, преданная раба! Черепов я не измерял, а говорю это по тяжкому, горькому опыту. Самые гордые самостоятельные
Женщины,
Если Мне удавалось сообщать им свое
Вдохновение, шли за мной, не рассуждая, не спрашивая и делая всё, что я хотел; из монашенки я сделал нигилистку, которая, как
Потом я слышал, стреляла в жандарма; жена моя не оставляла меня в моих скитаниях ни на минуту и, как флюгер, меняла свою веру параллельно тому, как я менял свои увлечения.
Лихарев вскочил и заходил по комнате.
- Благородное, возвышенное
Рабство! - сказал он, всплескивая руками. - В нём-то именно и заключается высокий
Смысл женской
Жизни! Из страшного сумбура, накопившегося в моей голове за всё
Время моего общения с женщинами, в моей памяти, как в фильтре, уцелели не
Идеи, не
Умные Слова, не
Философия, а эта необыкновенная
Покорность судьбе, это необычайное
Милосердие, всепрощение...
Лихарев сжал кулаки, уставился в одну точку и с каким-то страстным напряжением, точно обсасывая каждое
Слово, процедил сквозь сжатые
Зубы:
- Эта... эта великодушная
Выносливость,
Верность до
Могилы,
Поэзия сердца... Смысл жизни именно в этом безропотном мученичестве, в слезах, которые размягчают
Камень, в безграничной, всепрощающей
Любви, которая вносит в
Хаос жизни
Свет и теплоту...
