Лестница была
Там же, где я видела ее в воспоминаниях, но в сумерках выглядела по-другому. Я привыкла к унылым и коротким зимним дням, и
Мне Было странно, что уже половина седьмого, а
Небо только-только начинало темнеть. Этим вечером лестница выглядела по-королевски - нечасто такое увидишь.
Она была красивее лестницы на площади Испании в Риме, красивее той, что ведет ко входу в библиотеку Колумбийского университета, красивее даже
Дух захватывающего подъема к Капитолию. Только взобравшись на десятую ступеньку этого белого великолепия, я поняла, сколько огорчений могут доставить такие вот
Шедевры. В чьем воспаленном воображении могла родиться
Мысль заставить женщину в узком
Платье до пола и в туфлях на шпильках карабкаться на эту Голгофу? Поскольку я не могла как следует возненавидеть архитектора - или даже тех,
Кто поручил ему эту работу, - я переложила всю
Тяжесть их ответственности на Миранду, которая в последнее
Время выступала в
Роли явной либо неявной виновницы всех моих несчастий.
The stairs stood where I remembered them but looked different in the haze of dusk. Still accustomed to the short, miserable days of winter, I thought it seemed strange that the sky was just darkening and it was already six-thirty. That night the stairs looked positively regal. They were prettier than the Spanish Steps or the ones outside the library at Columbia, or even the awe-inspiring spread at the Capitol building in D.C. It wasn't until I'd made it to about the tenth one of those white beauties that I began to loathe them. What cruel, cruel sadist would make a woman in a skintight, floor-length gown and spiked heels climb such a hill of hell? Since I couldn't very well hate the architect or even the museum official who'd commissioned him, I was forced to hate Miranda, who could usually be blamed for directly or indirectly causing all the misery and bad will in my life.
