Книга: Орфография

Чтобы Общество оправдало любой Террор, ему достаточно несколько месяцев бесконтрольной свободы - и всякий, Кто дает эту свободу, сознательно или бессознательно желает именно окончательного закрепощения.
Целью революции Никогда не Было народное Благо. В лучшем случае оно рассматривалось как одно из десятка побочных следствий, тогда как в основе всякой революции лежало гениальное самосохранение системы, Иногда вынужденной прибегнуть к показному саморазрушению, чтобы тем верней воспрянуть из праха, когда Необходимость ее вновь окажется подтверждена.

Есть Милосердие природы или Истории, по чьему попущению Голод всегда сопутствует великим катаклизмам: голодный воспринимает Мир как во сне, он слишком сосредоточен на Мысли о пище и не успевает задуматься об ужасе происходящего. Если б не голод - очевидцы Столетней войны или нашего Смутного времени попросту сошли бы с ума, глядя на Дело рук своих, - но Совесть их молчала, ум спал.

Надежда парализует. Человек надеющийся Живет как иные сидят в приемной у дантиста. Он боится пошевелится и сам не скажет, на что, собственно, уповает. Больно будет Все равно. В надежде Есть что-то умоляющее.
Но еще более омерзительны Люди, не способные обольщаться и на заре каждой новой эпохи мрачно предрекающие Новое Падение нравов; искренний скептик вызывает Сострадание, но Большинство скептиков заботится лишь о собственной правоте. Это самодовольные, любящие покушать Существа, чей скепсис, распространяемый на Всё Человечество вкупе с его прошлым и будущим, обычно испаряется, когда заходит Речь о карьере и рационе самого мыслителя. Правда, Аппетит некоторых мыслителей есть лишь Следствие глобального пессимизма, Желание жрать у них вызывается причинами метафизическими - всё Дрянь, так хоть нажремся.

Можно Было поместить пролетариев во дворцы, кормить четырежды в День и купать в ваннах с розовыми лепестками, - и Все равно темой их бесед оставалось бы Пьянство, бабы и собственные телесные недомогания. Но можно ввергнуть интеллигента хоть в геенну - он и Там немедленно поссорился бы с другим интеллигентом из-за толкования строчки Гегеля.

У меня Было Тайное соображение, что соблюдение орфографических законов как-то связано с уважением нравственных, - но это так же наивно, как полагать, будто Человек законопослушный всегда становится образцом морали. Я столько знал отъявленных мерзавцев, Никогда и ни в чем не преступивших Закон... В общем, думал я, думал - и пришел только к одному: Грамотность - это свидетельство покорности. Что вот, мол, готов человек к послушанию.

Одна Пошлость сменяет другую, Зло побеждается только еще большим злом, и Нет никаких оснований полагать, что когда-нибудь выйдет иначе.

Если что-то не можешь остановить - Надо по крайней мере в этом не участвовать.

Начиная борьбу, вы автоматически перенимаете черты людей, которые вам ненавистны, и очень скоро перестаёте отличаться от них. Первым гибнет то, за что вы боретесь, а без него Ничто не имеет смысла.