Автор цитат: Иван Александрович Гончаров. Страница 3

Тогда еще он был молод, и Если нельзя сказать, чтоб он был жив, то по крайней мере живее, чем теперь; еще он был полон разных стремлений, Все чего-то надеялся, ждал многого и от судьбы и от самого себя...

Но Зачем пускал их к себе Обломов - в этом он едва ли отдавал себе Отчет. А кажется, затем, зачем еще о сю пору в наших отдаленных Обломовках, в каждом зажиточном доме толпился рой подобных лиц обоего пола, без хлеба, без ремесла, без рук для производительности и только с желудком для потребления, но почти всегда с чином и званием.

Может быть, от этого сознания бесполезной Силы в себе Тарантьев был груб в обращении, недоброжелателен, постоянно сердит и бранчив.

Дело в том, что Тарантьев мастер был только Говорить; на словах он решал Все Ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно Было двинуть пальцем, тронуться с места - словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, - он был совсем другой Человек: тут его не хватало - ему вдруг и Тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже не примется, а Если и примется, так не дай Бог что выйдет.

Квартира сухая, теплая; в доме смирно: обокрали всего Один раз!

- ... Точно живые портреты. Как кого возьмут, купца ли, чиновника, офицера, будочника, - точно живьем отпечатают.
- Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де не возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и Нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что Там у вас называется гуманитетом. Одно Самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не "невидимые Слезы", а Один только видимый, грубый Смех, Злость...
- Что ж еще нужно? И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость - желчное Гонение на Порок, смех презрения над падшим человеком... тут Все!
- Нет, не все! - вдруг воспламенившись, сказал Обломов. - Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и Человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! - почти шипел Обломов. - Вы думаете, что для Мысли не Надо сердца? Нет, Она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, Если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, - тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову...

- Уж Кто-то и пришел! - сказал Обломов, кутаясь в халат. - А я еще не вставал - срам да и только! Кто бы это так рано?
И он, лежа, с любопытством глядел на двери.

Обломову и хотелось бы, чтоб Было чисто, да он желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой...

... Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого.

- ... Чего еще: рожна, что ли, Надо?
Марфенька засмеялась, и Райский с нею.
- Что это значит, рожон?
- А то, что Человек не чувствует счастья, коли Нет рожна, сказала Она, глядя на него через Очки. - Надо его ударить бревном по голове, тогда он и узнает, что Счастье Было, и какое оно плохонькое ни Есть, а Все Лучше бревна.

Молодость должна быть тревожна, кипуча, Иногда сумасбродна, глупа.

Самолюбие - Соль Жизни!

Трудно быть умным и искренним в одно Время, особенно в чувстве...

Разве Любовь не Служба?