Книга: Евгений Онегин. Страница 2

Придет ли Час моей свободы?
Пора, пора! - взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Меню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где Сердце я похоронил.

Адриатические волны,
О Брента! Нет, увижу вас
И вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он Мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле,
С венецианкою младой,
То горделивой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и Любви.

С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит.
Все Было Тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь Лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и Песня удалая...
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!

Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное Небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в Лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу Жизни молодой.

Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж Нет очарований.
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Все это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в высшем суждено совете...
То Воля неба: я твоя;
Вся Жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты Мне послан богом,
До гроба ты хранитель Мой...

Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Всё Благо: бдения и сна
Приходит Час определенный;
Благословен и День забот,
Благословен и тьмы приход!

В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут  - мигом утешался;
Изменят  - рад был отдохнуть.

И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он - с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а Всё без толку:
Там Скука, там Обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.

И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул Мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать - но Труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.

Причудницы большого света!
Всех Прежде вас оставил он;
И Правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что Вид их уж рождает сплин.

Я знаю: Век уж Мой измерен;
Но чтоб продлилась Жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я...

Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан...

Он застрелиться, Слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к Жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни Сплетни света, ни бостон,
Ни милый Взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он Ничего.