Люди умственного труда подчинялись вещам и
Ничего не могли с ними поделать. А люди-мастера сами не имели вещей.
Когда в нашей квартире засорялась уборная, замок буфета ущемлял
Ключ или
Надо Было передвинуть пианино, Аннушку посылали вниз, в полуподвал, где жил рабочий железнодорожного депо, просить, чтоб "кто-нибудь" пришёл. "Кто-нибудь" приходил, и
Вещи смирялись перед ним: пианино отступало в нужном направлении, канализация прокашливалась и замок отпускал ключ на волю.
Мама говорила: "Золотые
Руки" - и пересчитывала в буфете серебряные ложки.
Если же нижним жильцам требовалось прописать брательнику в деревню, они обращались к "их милости" наверх. И, глядя, как под диктовку строчатся "во первых строках" поклоны бесчисленным родственникам, умилялись вслух: "Вот
Она, умственность. А то что
Наше рукомесло? Чистый
Мрак без понятия".
А в душе этажи тихонько презирали друг
Друга. "Подумаешь,
Искусство", - говорил уязвлённый папа: "раковину в уборной починил... Ты вот
Мне сделай операцию ушной раковины! Или, скажем, трепанацию черепа". А внизу думали: "Ты вот полазил бы на карачках под паровозом, а то велика штука - пёрышком чиркать!"
