И
Доктор стал мизантропом. Другое
Дело, что на его долю и на долю его
Лошади, которая, бывало, брела чуть ли не по брюхо в болотной жиже, досталось столько дорожной грязи, что вкуса к другой, житейской, у него не возникло. Не стал он мизантропом и наподобие Альцеста.
Добродетель в нем не возмущалась, он не гневался и не обличал.
Нет, нет,
Ничего подобного - он презирал
Человечество точно так же спокойно и мирно, как брал понюшку табаку, и удовольствия находил в своем презрении столько же, сколько в понюшке.