- Ты
Лучше про свою тайную
Болезнь расскажи!
- Смеяться тут не над чем. Тут
Смех - плохой.
- У меня,
Если хочешь знать, окопная болезнь, вот что!
- Это что ж такое, Некрасов? Что-нибудь такое вот, этакое?
-
Нет, это вовсе не то, о чем вы по своей
Глупости думаете. Это болезнь не телесная, а мозговая.
- Мозговая! Да у
Тебя же не может быть такой болезни-то! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же нету...
- А какая
Она из себя? Ну говори, чего тянешь!
- Видишь, как оно получилось... Весной, помнишь, Лопахин? Когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семёновке. Сотни полторы в одной избе набилось. Спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали - сил нет. Просыпаюсь я по мелкой нужде и возомнилось
Мне, будто я в землянке, и чтобы мне выйти - нужно по ступенькам подняться. В памяти был, точно помню, а полез на печку. А на печке - ветхая старуха спала. Ей-то старухе лет девяносто или сто. Она уже от старости вся мохом взялась.
<...>
Понятное
Дело, что эта старуха сдуру возомнила... Стою я на приступке печи, а она, божья старушка, рухлядь этакая шелудивая, спросонок, да с испугу,
Конечно, разволновалась, и этак жалостно говорит: «Кормилец
Мой, ты что же это удумал, проклятый
Сын?» А сама мне валенком в морду тычет. И смех и
Грех, ей богу. Я говорю: "
Бабушка, извини ты меня, ради Христа! Не шуми. И перестань ногами махать, а то, не ровен
Час, они у тебя при твоей старости отвяжутся. Извиняюсь, говорю, бабушка, что потревожил тебя, но только ты за свою
Невинность ничуть не беспокойся,
Холера тебя возьми". С тем и слез.
- Со старушки?
- С приступка,
Дурак!
