Он шел по родному городу, из-под козырька мокрой кепки, как приучила
Служба, привычно отмечал, что делалось вокруг, что стояло, шло, ехало. Гололедица притормозила не только
Движение, но и самое
Жизнь.
Люди сидели по домам, работать предпочитали под крышей, сверху лило, хлюпало всюду, текло,
Вода бежала не ручьями, не речками, как-то бесцветно, сплошно, плоско, неорганизованно: лежала, кружилась, переливалась из
Лужи в лужу, из щели в щель. Всюду обнаружился прикрытый
Было Мусор:
Бумага, окурки, раскисшие коробки, трепыхающийся на ветру целлофан. На черных липах, на серых тополях лепились
Вороны и галки, их шевелило, иную птицу роняло ветром, и
Она тут же слепо и
Тяжело цеплялась за ветку, сонно, со старческим ворчаньем мостилась на нее и, словно подавившись косточкой, клекнув, смолкала. И
Мысли Сошнина под стать погоде, медленно, загустело, едва шевелились в голове, не текли, не бежали, а вот именно вяло шевелились, и в этом шевелении ни света дальнего, ни
Мечты,
Одна лишь
Тревога, одна
Забота: как дальше
Жить?
