— Маменька, — звали?
— Сядь, ангел Петенька.
Петр ткнулся на табурет, с досадой оглядывал матушкину опочивальню. Наталья Кирилловна, сидя против него, ласково усмехалась. Ох, и грязен, платье порвано. Палец обвязан тряпкой. Волосики — вихрами. Под веками — тень, глаза беспокойные...
— Петруша, ангел мой, не гневайся — выслушай...
— Слушаю, маменька...
— Женить тебя хочу...
Стремительно Петр вскочил, размахивая руками, забегал от озаренных ликов святителей до двери, вкривь и вкось по спальне. Сел. Дернул головой... Большие ступни повернулись носками внутрь.
— На ком?
— Присмотрена, облюбована уж такая лапушка, — голубь белый...
Наталья Кирилловна склонилась над сыном, проведя по волосам, — хотела заглянуть в глаза. У него густо залились румянцем уши. Вынырнул из-под ее руки, опять вскочил:
— Да некогда мне, маменька... Право, дело есть... Ну, надо, — так жените... Не до того мне...
Задев плечом за косяк, сутуловатый, худой, вышел и побежал, как бешеный, по переходам, вдалеке хлопнул дверью.
