Михаил Сафарбекович Гуцериев. Безумие

Календарь скукожился, устал,

Дни ушли в историю столетий.

Я пропал, в безумие упал,

Между строк не вижу междометий.

Говорю с надрывом, на износ,

Я ищу слова на цепь событий.

Мысли скачут, бегают вразброс,

Моя речь сановней и маститей.

Не пойму, зачем и почему.

Я ищу суть истины соитий,

Кто-то шепчет в ухо: посему.

Связь порочная – душа наитий.

Не мечтая, рассуждаю вслух,

На окне гардины шевелятся.

Я сижу на корточках в углу,

В потолок наверх глаза косятся.

Стрелки подгоняют время к двум,

За ресницами дрожат зеницы.

За глазами чувства наобум,

Циферблат задумчиво дымится.

Я лишенец, горя ученик.

На спине копаются мурашки.

Научило время, соль постиг,

На лице надрез и две подтяжки.

Дверь трясет, грызутся голоса,

И в проёме ёмкая фигура.

На ковре рисунок палача,

Улыбаюсь, тихо балагуря.

Моя совесть покидает ночь,

Где мечта купается в стакане.

Я пытаюсь чувства превозмочь,

Кошка допивает грог за нами.

Память ищет чувства в беготне,

Ранит дней уставших вереница.

Прячется от ужаса во сне

Ночь в ночи – корявая блудница.

Вижу на стекле – сплошной коллаж:

Голова змеи горит в глазницах.

В середине плачет жуткий глаз,

На оконной раме в сонме лица.

Собираю мысли, бормоча,

Капли бьются, падая из крана.

Наливаю двести первача,

На душе кровится злая рана.

Заблестела в золоте волос

С перепуга рыжая щетина.

Выпиваю двести как за сто,

Одиночество глаза морщинит.

Кто-то рвется из утробы вскачь,

Мои страхи бегают в стремленье.

Я пытаюсь волей дух запрячь,

Позабыв вчерашние сомненья.

Размахнулся – вижу рикошет,

Мой соперник, моя тень смеётся.

Бьёт меня, в руке блестит стилет,

Смерть за мной на цыпочках крадётся.

Нагнетаю страхом свой маразм,

Отбиваюсь, бой даю вприсядку.

Тень визжит: «Добьём ворюгу враз!»

И душа бьёт, радуясь, в сопатку.

Слышу за спиной зловещий смех,

Мои силы стали покороче.

Тень орёт: «Его убить не грех!»

Примеряюсь, бью опять что мочи.

Одиночество-подруга, мразь,

Бьёт кувалдой по ноге, сверяясь.

Пропадаю. Я испуган, злясь,

Вижу в зеркале обрубок рваный.

И душа строптивая в упор

Мне плюёт в глаза и, ухмыляясь,

Я держу в руках большой топор

И стою напротив, не виляя.

Я стараюсь тень ногой убить

И ловлю глазами взгляд в проёме.

Всё равно вам силой не добить,

Пусть фонтаном льётся ругань в доме.

Я харкаюсь кровью, суечусь.

Тень устала бегать, отбиваясь.

С одиночеством в надежде бьюсь,

Гневом от бессилья обливаюсь.

Наливаю всем по двести в час,

Память горькая, страда-сиделец.

Я прошу: не надо резких фраз,

Мне в проёме чудится пришелец.

И душа, бесстыжая мещанка,

Зашипела: «Вот он, супостат».

Говорит: «Была ему служанка».

Вместо слов проклятье, перемат.

Говорит: «Я стала оборванкой,

День и ночь блудила напрокат.

Негодяй, паскудная поганка,

Он порвал мне платье, виден зад».

Моя суть от злости матерится,

Гость смеётся: «Перестань орать!»

Тень моя по-доброму кривится,

Надоело драться и страдать.

Достаю аптечку и бинты,

Делаю укол и ставлю чайник.

С одиночеством душа на «ты»,

За столом втроём, напротив – странник.

Я вступаю в разговор, смеясь,

Кто не первый – первый начинает.

Одиночество с душой, бодрясь,

Вытирают слёзы, обнимают.

Вы едины вместе, но не вместе.

Ну, скажите, что у вас стряслось?

На каком, скажите, перехлёсте

Ваша дружба резко стала врозь?

На пороге счастье загостилось.

Не впустили, и, наоборот,

Не родили – значит, не родилось.

В половодье не искали брод.

Меланхолия внесла разруху,

И депрессия сковала жизнь.

Сумасшествие залезло в ухо:

Я безумием своим гоним.

Время пишет, время – для грехов.

Обманулся и нашёл измену.

Не хотел быть грешным без рубцов.

Я грешил, молился феномену.

Мне милее зависть, чем восторг,

Я поставил гордость на колени.

Мне ханжа поближе, а не лорд.

Я отрезал пальцы без гангрены.

Разорвал на сердце две аорты,

Улыбался, не скрывая зло.

Мне по нраву твёрдость и экспромты,

Я мечтал, но мне не повезло.

Я пойду в дурдом с Наполеоном

И увижу строй его солдат.

Мы устроим там любовь с наклоном

И подскажем, где дорога в ад.

Мы поскачем на врачах галопом,

Скручивая губы узелком.

Оскопим лекарствами, не скопом,

Лучше негодяи с кошельком.

На коленях, у кривых зеркал

Я одно увидел наизнанку:

Чёрт на скрипке полонез играл,

Бесы танцевали спозаранку.

Разрывая жилы, вены рву,

Здесь считают время виртуальным.

Сам себе застенчиво шепчу:

«Я сижу на лошади с изъяном».

Я хочу любить одно, своё,

Обнимаю тень, себя ломая,

Я люблю зело и просто зло,

Ночью в гости ведьму зазывая,

Я люблю слова. Где любят лесть,

Становлюсь пониже, может вровень.

А ещё люблю места, где месть.

И с луной сижу на небосклоне.

Я хожу за дьяволом с опаской,

Опахалом отгоняю мух.

Он умён и он со мною ласков.

Люди распускают гадкий слух:

«Он частями покупает душу,

Платит хорошо, готов вперёд.

Иногда он летом любит стужу,

Он не лицемерит и не врёт».

Я купался и ходил по морю,

Просыпался и бежал опять,

Был на Каракумах и Босфоре,

Научился чувства опреснять.

Снились белой ночью чёрный конь

И седло с каймой из красной кожи.

Дождь просил у облаков дисконт,

И земля твердила: «Будь построже».

За венком слова, на сердце память,

Сохнут слёзы, и скорбит любовь.

Эпитафия – печать на камень,

Голая душа без каблуков.

Комплексы порочные из детства,

Честь порой – смешная самоцель.

Жизнь канючит на погосте место,

Саван белый – вечности постель.

Я – исчадие людских грехов,

Мне реальность убивает душу.

По ночам дежурю у мостов,

Выворачивая страх наружу.