И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони - головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок -
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр-старик - он апостол, а я остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок...
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
И апостол-старик - он над стражей кричал-комиссарил -
Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять...
Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил -
И как ринулись Все в распрекрасную ту Благодать!
И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, - оглушило малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом -
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.
Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное Ничто - беспредел.
И среди Ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап у ворот на ворота глядел.
В Грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит Душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
