Персонаж: Пауль Боймер

- Но что я Все-таки хотел бы узнать, так это вот что: началась бы Война или не началась, Если бы кайзер сказал « Нет»?
- Я уверен, что войны не Было бы, ведь он, говорят, сначала вовсе не хотел ее.
- Ну пусть не он Один, пусть двадцать-тридцать Человек во всем мире сказали бы «нет», - может быть, тогда ее все же не было бы?
- Пожалуй что так, но ведь они-то как раз хотели, чтоб Она была.

И я знаю: Все, что камнем оседает в наших душах Сейчас, Пока мы находимся на войне, всплывет в них Потом, после войны, и вот тогда-то и начнется большой Разговор об этих вещах, от которого будет зависеть, Жить нам дальше или не жить.

Мы хотим Жить, жить во что бы то ни стало; не можем же мы обременять себя чувствами, которые, возможно, украшают Человека в мирное Время, но совершенно неуместны и фальшивы здесь.

Мы всегда слишком Поздно прозреваем.

- …стоило ему стать унтер-офицером, как он превратился в живодера. Как это получается?
- Да и не только Химмельштос, это случается с очень многими. Как получат нашивки или саблю, так сразу становятся совсем другими людьми, словно бетону нажрались.
- Все Дело в мундире…

Фронт представляется Мне зловещим водоворотом. Еще вдалеке от его центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он всасывает Тебя в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью парализуя всякое сопротивление.
Зато из земли, из воздуха в нас вливаются Силы, нужные для того, чтобы защищаться, - особенно из земли. Ни для кого на свете Земля не означает так много, как для солдата. В те минуты, когда он приникает к ней, долго и крепко сжимая ее в своих объятиях, когда под огнем Страх смерти заставляет его глубоко зарываться в нее лицом и всем своим телом, Она его единственный друг, его брат, его Мать. Ей, безмолвной надежной заступнице, стоном и криком поверяет он с Вой страх и свою Боль, и она принимает их и снова отпускает его на десять секунд, - десять секунд перебежки, еще десять секунд Жизни, - и опять подхватывает его, чтобы укрыть, порой навсегда.
Земля, земля, земля!..
Земля! У тебя Есть складки, и впадины, и ложбинки, в которые можно залечь с разбега и можно забиться как Крот! Земля! Когда мы корчились в предсмертной тоске, под всплесками несущего Уничтожение огня, под леденящий душу вой взрывов, ты вновь дарила нам Жизнь, вливала ее в нас могучей встречной струей! Смятение обезумевших живых существ, которых чуть Было не разорвало на клочки, передавалось тебе, и мы чувствовали в наших руках твои ответные токи и вцеплялись еще крепче в тебя пальцами, и, безмолвно, боязливо радуясь еще одной пережитой минуте, впивались в тебя губами!

Когда видел так много мертвецов, столько боли из-за одного-единственного уже толком понять не можешь.
(Когда Человек перевидал столько смертей, ему уже нелегко понять, как можно так горевать об одном.)

Мы Солдаты, а уж Потом, удивительным и стыдливым образом, еще и Люди.

Мы не дали себя сломать, мы приспособились; в этом на помогли наши двадцать лет, из-за которых многое другое Было для нас так Трудно. Но самое Главное это то, что в нас проснулось сильное, всегда готовое претвориться в Действие Чувство взаимной спаянности, и впоследствии, когда мы попали на фронт, оно переросло в единственное Хорошее, что породила Война, - в товарищество!

Я не знаю, преодолел ли я то, что Мне довелось пережить. Но Пока я жив, Жизнь проложит себе Путь, хочет или не хочет это нечто, живущее во мне и называемое "я".

Эта Тишина - Причина того, что образцы прошлого пробуждают не столько Желания, сколько Печаль, безмерную, неумную тоску. Оно Было, но Больше не вернется. Оно ушло, стало другим миром, с которым для нас Все покончено. В казармах Эти образы прошлого вызывали у нас бурные Порывы мятежных желаний. Тогда мы были еще связаны с ним, мы принадлежали ему, оно принадлежало нам, хотя мы и были разлучены.. Эти образы всплыли при звуках солдатских песен, которые мы пели, отправляясь по утрам в луга на строевые учения; справа - алое зарево зари, слева - черные силуэты леса; в ту пору они были острым, отчетливым воспоминанием, которое еще жило в нас и исходило не извне, а от самих нас.
Но здесь, в окопах, мы его утратили. Оно уже больше не пробуждалось в нас - мы умерли, и оно отодвинулось куда-то вдаль, оно стало загадочным отблеском чего-то забытого, видением, которое Иногда предстает перед нами; мы его боимся и любим его безнадежной любовью. Видения прошлого сильны, и наша Тоска по прошлому тоже сильна, но оно недостижимо, и мы это знаем. Вспоминать о нем так же безнадежно, как ожидать, что ты станешь генералом.
И даже Если бы нам разрешили вернуться в те места, где прошла наша Юность, мы, наверное, не знали бы, что нам Делать. Те тайные Силы, которые чуть заметными токами текли от них к нам, уже нельзя воскресить. Вокруг нас были бы те же виды, мы бродили бы по тем же местам; мы с любовью узнавали бы их и были растроганы, увидев их вновь. Но мы испытали бы то же само Чувство, которое испытываешь, задумавшись над фотографией убитого товарища: это его черты, это его Лицо, и пережитые Вместе с ним дни приобретают в памяти обманчивую Видимость настоящей Жизни, но все-=таки это не он сам.

Монотонно раскачиваются машины, монотонно звучат окрики, монотонно идет Дождь. Вода льется на наши головы и на головы убитых на передовой, на Тело маленького новобранца и на его рану, которая слишком велика для его бедра, Она льется на могилу Кеммериха, она льется в наши сердца.
Где-то ударил снаряд. Мы вздрагиваем, Глаза напряжены, Руки вновь готовы перебросить тело через борт машины в придорожную канаву.
Но Больше Ничего не слышно. Лишь Время от времени - монотонные Возгласы: " Внимание - провод". Мы приседаем - мы снова дремлем.

Когда Человек одинок, он начинает присматриваться к природе и Любить её.

Катчинский утверждает, что это Все от образованности, от нее, мол, Люди глупеют.