Автор цитат: Мариам Петросян

Примерно в это же Время Кто-то погладил меня по голове <...>
Я Никогда не узнаю, кто же из них взъерошил Мне Волосы, уходя, так что всякий раз, думая об этом, я представляю разных людей, и получается, как будто они Все сделали это.

... Но ты Ничего не бойся. Смотри и запоминай. И не повторяй Потом чужих ошибок. Каждому в Жизни дается два выпуска. Один чужой. Чтобы знать. И один собственный.

... А Чудеса их только пугали, они были им совсем не нужны. Кроме тех, что показывали по Ящику. Ящик был их богом, хотя они не склоняли перед ним голов и не шептали молитв, а просто смотрели сквозь прозрачные стекла очков, но Результат был одинаков

Русалка даже не спорит. Прикусывает палец и погружается в Задумчивость. Она не любит споров, не любит Ничего доказывать и отстаивать свою точку зрения. От этого ее позиции не делаются слабее.

Ведали ли мы, что творим, окрестив Тенью Тень? Не накликали ли мы на него эту Участь: вечно бродить приклеенным к чужой плоти, вечно Молчать?

Он боролся с застенчивостью - грубыми шутками, с нелюбовью к дракам - тем, что первым в них ввязывался, со страхом перед смертью - мыслями о ней. Но Все это - забитое, загнанное внутрь - жило в нем и дышало его воздухом. Он был застенчив и груб, тих и шумен, он скрывал свои Достоинства и выставлял Недостатки, он прятался под Одеяло и молился перед сном: «Боже, не дай Мне умереть!» - и рисковал, бросаясь на заведомо сильного.

Слепой быстро понял, что именно вызывает Страх. Дети боялись не Силы, которой у него не Было, а того, как он себя держал. Его спокойствия и безразличия, того, что он Ничего не боится.

Он рано понял, что его не любят. Его отличали от других детей, чаще других наказывали и приписывали чужие Проступки. Он не понимал Почему, но не удивлялся и не обижался. Он Никогда ничему не удивлялся. Никогда не ждал от взрослых Ничего хорошего. Он решил, что Взрослые несправедливы, и смирился с этим.

Конь старался. Но в затертых словах Больше не Было Силы.

Каждый поёт свою песню.

Будь безупречен в своих желаниях.

Я остался на шкафу в компании давно отошедшего в Мир иной таракана и заскорузлых мочалок. Бесконечно дорогих моему сердцу именно в силу своей ненужности никому.

Ральф опустил сумку на Пол и сел на Диван. Конечно, они знали. А теперь и я знаю, что они это знали. Уже знаю, хотя специально не смотрел на Стены. Они написали так, чтобы бросалось в Глаза, чтобы я понял, вернувшись, что меня ждали...
Ещё немного, и я решу, что меня приманили, околдовали заклятием букв. Ещё немного, и я представлю, как они танцуют ночью вокруг этих букв, шепча заклинания и рисуя магические круги. Ещё немного, и я подумаю, что приехал только потому, что они этого захотели. Я здесь всего несколько минут и уже начал сходить с ума. Может, это так и нужно здесь, быть слегка помешанным? Может, без этого здесь просто нельзя быть?

Я не стыжусь своих ранних работ, но в двадцать два Года слишком откровенно раскрываешь душу и делаешь это подчас неумело. Позже испытываешь Неловкость. И за себя, и за то, что именно неумелое исполнение встречается с восторгом. Сейчас я поумнел, и мои Картины тоже. Единственный фрагмент, кочующий из работы в работу, сохранившийся с давних пор, - плюшевый мишка, я так и не сумел от него избавиться, хотя он Все Лучше маскируется. На последних полотнах он замазан. Его не видно, но он Там, прячется под слоем Краски. Может, Однажды я сумею обойтись без него, хотя он давно уже стал чем-то вроде страшноватого талисмана, обеспечивающего моим картинам долгую Жизнь.