Книга: Идиот. Страница 12

Убивать за Убийство несоразмерно большее Наказание, чем самое Преступление.

Кулачный господин при слове " Бокс" только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостаивая соперника явного прения, показывал Иногда, молча, как бы невзначай, или, Лучше сказать, выдвигал иногда на Вид одну совершенно национальную вещь - огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось Ясно, что Если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько станет.

Завтра в семь часов утра я буду на зелёной скамейке, в парке, и буду вас ждать. Я решилась Говорить с вами об одном чрезвычайно важном деле, которое касается прямо до вас.
P. S. Надеюсь, вы никому не покажете этой записки. Хоть Мне и совестно писать вам такое Наставление, но я рассудила, что вы того стоите, и написала, - краснея от стыда за ваш смешной Характер.
PP. SS. Это та самая зелёная Скамейка, которую я вам давеча показала. Стыдитесь! Я принуждена была и это приписать.

Есть Люди, о которых Трудно сказать что-нибудь такое, что представило бы их разом и целиком, в их самом типическом и характерном виде; это те люди, которых обыкновенно называют людьми "обыкновенными", "большинством", и которые, действительно, составляют огромное Большинство всякого общества.

Без Сомнения, я виноват, и хоть и смотрю уже давным-давно на свой Поступок, по отдаленности лет и по изменению в натуре, как на чужой, но тем не менее продолжаю жалеть.

Подлецы любят честных людей...

Умный "обыкновенный" Человек, даже Если б и воображал себя мимоходом (а пожалуй, и всю свою Жизнь) человеком гениальным и оригинальнейшим, тем не менее сохраняет в Сердце своем червячка Сомнения, который доводит до того, что умный человек кончает Иногда совершенным отчаянием; если же и покоряется, то уже совершенно отравившись вогнанным внутри тщеславием.

В самом деле, Нет Ничего досаднее, как быть, например, богатым, порядочной фамилии, приличной наружности, недурно образованным, неглупым, даже добрым, и в то же Время не иметь никакого таланта, никакой особенности, никакого даже чудачества, ни одной своей собственной Идеи, быть решительно "как и Все".

Есть в крайних случаях та степень последней цинической откровенности, когда нервный Человек, раздраженный и выведенный из себя, не боится уже Ничего и готов хоть на всякий Скандал, даже рад ему; бросается на людей, сам имея при этом неясную, но твердую Цель непременно минуту спустя слететь с колокольни и тем самым разрешить Все недоумения, Если таковые при этом окажутся.

Кто виноват, что они несчастны и не умеют Жить, имея впереди по шестьдесят лет Жизни?

Знайте, что Есть такой Предел позора в сознании собственного ничтожества и слабосилия, дальше которого Человек уже не может идти и с которого начинает ощущать в самом позоре своем громадное Наслаждение.

В одной одежде была полная перемена: Все Платье Было другое, сшитое в Москве и хорошим портным. Но и в платье был Недостаток: слишком уж сшито было по моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и сверх того на Человека, нисколько этим не интересующегося. Так что, при внимательном взгляде на князя, слишком большой Охотник посмеяться, может быть, и нашел бы, чему улыбнуться. Но мало ли от чего бывает Смешно?

Деньги тем всего подлее и ненавистнее, что они даже таланты дают.

Большие не знают, что Ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный Совет.