Книга: Последние дни (Пушкин)

Вы изволите полагать, что корпус жандармов может действовать вопреки повелению государя-императора?

В России Нет закона.
А - столб, и на столбе - Корона.

И Было этих сребренников тридцать. В Память его всем так и плачу.

- Сколько подлости в мире! Вы не задумывались над этим?
- Всякий День, графиня. Тот, у кого чувствительное Сердце, не может не понимать этого. Падение нравов - таков Век.

- Ваше императорское величество, не гневайтесь на него и не карайте.
- Нехорошо, Василий Андреевич, не Первый День знаем друг Друга. Тебе известно, что я Никого и Никогда не караю. Карает Закон.

Как жаль, что лишь немногим дано понимать Превосходство перед собой необыкновенных людей... Как чудесно в Пушкине соединяется Гений и Просвещение! Но, Увы, у него много завистников и врагов!

У Пушкина Было дарование, это бесспорно. Неглубокое, поверхностное, но было дарование. Но он растратил, разменял его! Он угасил свой малый светильник. Единственно, что он сохранил, - это Самонадеянность! И какой надменный тон! Какая резкость в суждениях!

Мне, представьте, приходилось слышать Утверждение, что первым является Пушкин.

Нина, помнишь ли мгновенье,
Как певец усердный твой,
Весь исполненный волненья,
Очарованный тобой...
В шумной зале...
Как вносил я в Вихрь круженья
Пред завистливой толпой
Стан твой, полный обольщенья
На Ладони огневой.

- Изволите заниматься поэзией?
- Да-с.
- Опасное Занятие.

Книги не для того печатаются, чтобы их руками трогать.

Покинуть столицу? Ни с того, ни с сего? Я вовсе не хочу сойти с ума в деревне, благодарю покорно.

Александра Николаевна, умолите вы его, поедем в деревню. Не будет в Питере добра, вот вспомните мое Слово. Здесь вертеп и Все втрое, все втрое.

И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной...