Книга: Стена

Тут не Было сильной боли: хоть малыш и шумел Больше нас, Одна не был так подавлен - нечто вроде больного, защищающегося от недуга приступом Жара. Когда Нет даже жара - это гораздо серьезней.

- Меня взяли в два часа, - сказал Гарсиа.
- За что?
Гарсиа политикой не занимался.
- Понятия не имею, - ответил Гарсиа, - они хватают каждого, Кто думает не так, как они.

На Мгновение, на одно короткое мгновение Мне Показалось, что я заплачу тоже, и тоже от жалости к себе. Но случилось обратное: я взглянул на мальчика, увидел его худые вздрагивающие плечи и почувствовал, что стал бесчеловечным - я был уже не в состоянии пожалеть ни себя, ни другого. Я сказал себе: ты должен умереть достойно.

Как только я попытался Думать о чем-то стороннем, я отчетливо увидел нацеленные на меня ружейные дула. Не менее двадцати раз я мысленно пережил свой Расстрел, а один
раз Мне даже почудилось, что это происходит наяву: видимо, я слегка прикорнул.

По правде говоря, я не испытывал к Тому особой симпатии и не собирался менять своего Отношения только потому, что нам предстояло умереть Вместе, - Мне этого Было недостаточно.

Разумеется, я не мог четко представить свою Смерть, но я видел ее повсюду, особенно в вещах, в их стремлении отдалиться от меня и держаться на расстоянии - они это делали неприметно, тишком, как Люди, говорящие ше Потом у постели умирающего. И я понимал, что Том только что нащупал на скамье свою смерть. Если бы в ту минуту Мне даже объявили, что меня не убьют и я могу преспокойно отправиться восвояси, это не нарушило бы моего безразличия: ты утратил надежду на Бессмертие, какая Разница, сколько тебе осталось ждать - несколько часов или несколько лет. Теперь меня Ничто не привлекало, ничто не нарушало моего спокойствия. Но это Было ужасное Спокойствие, и виной тому было мое Тело: Глаза мои видели, уши слышали, но это был не я - тело мое одиноко дрожало и обливалось потом, я Больше не узнавал его. Оно было уже не мое, а чье-то, и мне приходилось его ощупывать, чтобы узнать, чем оно стало.

Если бы в ту минуту Мне даже объявили, что меня не убьют и я могу преспокойно отправиться восвояси, это не нарушило бы моего безразличия: ты утратил надежду на Бессмертие, какая Разница, сколько тебе осталось ждать - несколько часов или несколько лет.

Настоящая Свобода начинается по ту сторону отчаяния.

Еще Вчера я положил бы руку под Топор ради пятиминутного свидания с ней. Но Сейчас я уже не хотел ее Видеть, Мне Было бы нечего ей сказать. Я не хотел бы даже обнять ее: мое Тело внушало мне Отвращение, потому что оно было землисто-серым и липким, и я не уверен, что такое же отвращение мне не внушило бы и ее тело.

Гордость моя была уязвлена: двадцать четыре часа я провел Рядом с Томом, я его слушал, я с ним говорил и Все это Время был уверен, что мы с ним совершенно Разные Люди. А теперь мы стали похожи друг на Друга, как Близнецы, и только потому, что нам предстояло Вместе подохнуть.