Книга: Анна Каренина

Умереть - и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет Любить, будет страдать за меня.

Зачем Эти церкви, этот звон и эта Ложь? Только для того, чтобы скрыть, что мы Все ненавидим друг Друга.

... Ты знаешь, Кто это? - обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, - это господин Крицкий, Мой друг еще из Киева, очень замечательный Человек. Его, разумеется, преследует Полиция, потому что он не подлец.

Передайте вашей жене, что я люблю её, как Прежде, и что Если Она не может простить Мне моё Положение, то я желаю ей Никогда не прощать меня. Чтобы простить, Надо пережить то, что я пережила, а от этого избави её Бог.

И Левин увидал ещё новую черту в этой так необыкновенно понравившейся ему женщине. Кроме ума, грации, красоты, в ней была правдивость. Она от него не хотела скрывать всей тяжести своего положения.

Женщина хочет иметь Право быть независимою, образованною. Она стеснена, подавлена сознанием невозможности этого.

Женщина лишена прав по недостатку образования, а Недостаток образования происходит от отсутствия прав. Надо не Забывать того, что порабощение женщин так велико и старо, что мы часто не хотим понимать ту пучину, которая отделяет их от нас.

- Да что же, я не перестаю Думать о смерти, - сказал Левин. - Правда, что умирать Пора. И что Всё это Вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и работой ужасно дорожу, но в сущности - ты подумай об этом: ведь весь этот Мир наш - это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь Великое, - Мысли, Дела! Всё это песчинки.
- Да это, брат, старо, как мир!
- Старо, но знаешь, когда это поймёшь Ясно, то как-то нынче всё делается ничтожно. Когда поймёшь, что нынче-завтра умрёшь и Ничего не останется, то так всё ничтожно! И я считаю очень важной свою Мысль, а Она оказывается так же ничтожна, Если бы даже исполнить её, как обойти эту медведицу. Так и проводишь Жизнь, развлекаясь охотой, работой, - чтобы только не думать о смерти.

Нельзя запретить человеку сделать себе большую куклу из воска и целовать ее. Но Если б этот Человек с куклой пришел и сел пред влюбленным и принялся бы ласкать свою куклу, как влюбленный ласкает ту, которую он любит, то влюбленному Было бы неприятно. Такое же неприятное Чувство испытывал Михайлов при виде живописи Вронского; ему было и Смешно, и досадно, и жалко, и оскорбительно.

Во всем, что он говорил, думал и делал, Она видела что-то особенно благородное и возвышенное. Ее Восхищение пред ним часто пугало ее самое: она искала и не могла найти в нем Ничего непрекрасного.

Все это нравилось ему, но уже столько раз нравилось!

Они любили друг Друга, несмотря на Различия характеров и вкусов, как любят друг друга приятели, сошедшиеся в первой молодости, но, не смотря на это, как часто бывает между людьми, избравшими различные Роды деятельности, каждый из них, хотя, рассуждая, и оправдывал Деятельность другого, в душе презирал её.

Вронский, между тем, несмотря на полное осуществление того, чего он желал так долго, не был вполне счастлив. Он скоро почувствовал, что осуществление его Желания доставило ему только песчинку из той Горы счастия, которой он ожидал. Это осуществление показало ему ту вечную ошибку, которую делают Люди, представляя себе счастие осуществлением желания.

Жизнь Вронского тем была особенно счастлива, что у него был свод правил, несомненно определяющих Все, что должно и не должно Делать. Правила Эти, несомненно, определяли, - что нужно заплатить шулеру, а портному не нужно, - что лгать не Надо мужчинам, но женщинам можно, - что обманывать нельзя Никого, но мужа можно, - что нельзя прощать оскорблений и можно оскорблять и т. д.