Книга: Листья травы

Все Ближе Время, и все угрюмее сумрак,
Ужас того, что Мне неизвестно, мрачит меня.
Я еще поброжу,
Я еще поезжу по этой стране, но не знаю, где и как долго,
Может быть, скоро, средь бела дня или ночью, когда я пою, Мой Голос внезапно умолкнет.
О, книга! О, песни! или это и весь наш итог?
Или мы лишь приходим к началу себя? - но и этого довольно, душа;
Душа, мы поистине были на свете - и этого довольно.

Трубач! Я сам, верно, тот Инструмент, на котором играешь ты песни,
Ты плавишь Мне Сердце и Мозг, их движешь, влечешь и меняешь.
Внезапно твой смутный напев навеял Грусть на меня,
Ты погасил ласкающий светоч - надежду.
Я вижу Рабство и гнет, произвол и насилье повсюду,
Безмерный чувствую Стыд, ибо Народ Мой унижен - и этим унижен я сам,
Моими стали страданья - обиды всего человечества, - и Жажда мщенья, и скрытая ненависть,
Меня гнетет пораженье - Все кончено! Враг торжествует.
(Но исполином встает над руинами Правда, неколебимая до конца!
Решимость и Воля - стоять до конца!)

Мне кажется, Все на свету и на воздухе должны быть довольны,
Пусть тот, Кто еще не в гробу и не в яме, знает, что он имеет достаточно.

Мы - немногие равные, живущие в различных странах и в различных временах,
Мы, сокрытые на всех континентах, во всех кастах, признающие Все религии, благотворители, сострадатели, гармоничная Часть людей,
Мы проходим молчаливо сквозь споры и утверждения, но не отвергаем ни спорящих, ни то, что они утверждают,
Мы слышим Крик и Ругань, мы в са Мой гуще раздоров, зависти, взаимных обвинений каждой из сторон,
Они смыкаются вокруг нас, не слушая наших объяснений, они окружают нас, мой товарищ,
И все же мы идем, неудержимые, свободные, идем по всей земле, и будем идти, Пока сможем оставлять наш неизгладимый След на времени и в различных эпохах,
Пока не насытим собой Время и эпохи, чтобы Мужчины и Женщины будущих стран и времен стали ощущать себя любимыми и любящими, как мы Сейчас.

Так я иду! (Открыты двери времени! Двери лазарета открыты!)
Разбитую голову бинтую (не срывай, обезумев, повязки!),
Осматриваю шею кавалериста, пробитую пулей навылет;
Вместо дыханья - хрип, Глаза уже остекленели, но борется Жизнь упорно.
(Явись, желанная Смерть! Внемли, о прекрасная смерть! Сжалься, приди скорей.)
С обрубка ампутированной руки
Я снимаю корпию, счищаю сгустки, смываю гной и кровь;
Солдат откинул в сторону голову на подушке,
Лицо его бледно, глаза закрыты (он боится взглянуть на кровавый обрубок,
Он еще не видел его).
Перевязываю глубокую рану в боку,
Еще День, другой - и Конец, видите, как Тело обмякло, ослабло,
А лицо стало иссиня-желтым.
Бинтую пробитое Плечо, простреленную ногу,
Очищаю гнилую, ползучую, гангренозную рану,
Помощник Мой Рядом стоит, держа поднос и ведерко.
Но я не теряюсь, не отступаю,
Бедро и колено раздроблены, раненье в брюшину.
Все Раны я перевязываю спокойно (а в груди моей полыхает Пожар).

Открыла быстро конверт,
О, то не он писал, но подписано его имя!
Кто-то чужой писал за нашего сына... о несчастная Мать!
В глазах у нее потемнело, прочла лишь отрывки фраз:
«Ранен пулей в Грудь.., кавалерийская стычка... отправлен в госпиталь...
Сейчас ему Плохо, но скоро будет Лучше".
Ах, теперь я только и вижу
Во всем изобильном Огайо с его городами и фермами
Одну эту мать со смертельно бледным лицом,
Опершуюся о косяк двери.
«Не горюй, милая мама (взрослая Дочь говорит, рыдая,
А сестры-подростки жмутся молча в испуге),
Ведь ты прочитала, что Питу скоро станет лучше".
Увы, бедный мальчик, ему не станет лучше (он уже не нуждается в этом, прямодушный и смелый),
Он умер в то Время, как здесь стоят они перед домом, -
Единственный Сын их умер.
Но матери нужно, чтоб стало лучше:
Она, исхудалая, в черном платье,
Днем не касаясь еды, а ночью в слезах просыпаясь,
Во мраке томится без сна с одним лишь страстным желаньем
Уйти незаметно и Тихо из Жизни, исчезнуть и скрыться,
Чтобы Вместе быть с любимым убитым сыном.

Народ, захвативший Власть, не отомстил никому и дворянских голов не рубил:
Он презирал Жестокость королей.
Но из его милосердия выросла лютая гибель, и дрожащие монархи приходят опять,
С ними их обычная свита: сборщик податей, поп, палач,
Тюремщик, вельможа, законник, Солдат и шпион.
Но сзади всех, смотри, какой-то призрак крадется,
Неясный, как Ночь, весь с головою укутан в бесконечную пунцовую ткань,
Не видно ни глаз, ни лица;
Только палец изогнутый, словно головка змеи,
Из багряных одежд появился и указует куда-то.
А в свежих могилах лежат окровавленные юноши,
И веревка виселицы туго натянута, и носятся Пули князей, и победившие гады смеются,
Но Все это приносит плоды, и Эти плоды благодатны.
Эти Трупы юношей,
Эти Мученики, повисшие в петле, эти сердца, пронзенные серым свинцом,
Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их невозможно убить.
Они живут, о Короли, в других, таких же юных,
Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас,
Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею.
В каждой могиле борца Есть семя свободы, из этого семени вырастет новый посев,
Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега.
Кого бы ни убили тираны, его Душа никуда не исчезает,
Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает, советует.
Свобода! пусть Другие не Верят в Тебя, но я верю в тебя до конца!

Я выберу свой путь,
Пусть Другие провозглашают Законы, Мне Нет никакого Дела до законов,
Пусть другие прославляют возвышенных людей и поддерживают Спокойствие, я поддерживаю только Волнение и борьбу,
Я не восхваляю возвышенного Человека, я противопоставляю ему просто стоящего.
(Кто вы и в чем постыдная Тайна вашей жизни?
Неужели вы будете всю Жизнь уклоняться? надрываться и трепаться всю жизнь?
Кто вы, сыплющие наизусть вызубренными датами и цитатами, именами и страницами,-
Вы, Слова не умеющие сказать в простоте?)
Пусть другие отделывают свои образцы, я Никогда не отделываю свои образцы,
Я творю их по неистощимым законам, как сама Природа, всегда наново и набело.
Я Ничего не вменяю в Обязанность,
То, что другие вменяют в обязанность, я называю влеченьями жизни
(Неужели я стану сердцу вменять в обязанность биться?).
Пусть другие избавляются от вопросов, я не избавлюсь ни от чего, я ставлю новые неразрешимые вопросы.
Кто Эти Существа, которых я вижу и осязаю, и в чем их Цель?
В чем цель этих похожих на меня, так притягивающих к себе своим участием или безразличием?
Я призываю всех не доверять тому, что говорят обо мне Друзья, но прислушаться к моим врагам, ибо так поступал и я,
Я наказываю на вечные Времена отвергать истолковывающих меня, ибо я и сам не умею истолковывать себя,
Я наказываю не строить на мне ни теорий, ни школ,
Я наказываю предоставить свободу Каждому, как я предоставлял каждому свободу.
За мною - просека лет!
О, я вижу: жизнь вовсе не коротка, Она велика и неизмерима,
Отныне я буду ступать по земле сдержанно и целомудренно, терпеливый сеятель, встающий на рассвете,
Каждый Час - это семя веков и веков.
Я должен упорно следовать этим урокам воздуха, воды и земли,
Я сознаю, что времени терять мне нельзя.

Священно Тело мужское и женское тело;
Чье б ни Было - тело священно;
И тело раба. И тело сошедшего на берег забитого иммигранта.
Любой нужен здесь или Там, как и тот, Кто в достатке Живет, как и вы;
И Каждому в шествии Место дано.
(Ведь Все это - шествие,
Вселенная-шествие с размеренным стройным движеньем.)
Иль сами вы сведущи так, что зовете раба иль забитого иммигранта невеждой?
Иль мните, что вы имеете Право здраво Судить, а он иль Она не имеет?
Иль думаете, что Материя из текучей рассеянности отвердела, и Почва лежит, Вода течет, зелень растет
Только для вас, а не для него и не для нее?

Волосы, Грудь, бедра, изгибы ног, небрежно повисшие Руки - ее и мои - растворились;
Отлив, порожденный приливом, прилив, порожденный отливом,- любовная Плоть в томленье, в сладостной боли;
Безграничный, прозрачный фонтан Любви знойной, огромной, Дрожь исступленья, безответный яростный сок;
Новобрачная Ночь любви переходит надежно и нежно в Рассвет распростертый,
Перелившись в желанный, покорный день,
Потерявшись в объятьях сладостной плоти дневной.
Это зародыш - от Женщины после родится дитя, Человек родится;
Это купель рожденья - слиянье большого и малого, и снова исток.
Не стыдитесь, женщины,- Преимущество ваше включает других и Начало других;
Вы ворота тела, и вы ворота души.
В женщине Качества Все, Она их смягчает,
Она на месте своем и движется в равновесии полном;
В ней все скрыто, как должно,- она и деятельна и спокойна;
Ей - зачинать дочерей, и ей - зачинать сыновей.

Я понял, что быть с теми, Кто нравится Мне,- довольство,
Что вечером посидеть и с другими людьми - довольство,
Что быть окруженным прекрасной, пытливой, смеющейся, дышащей плотью - довольство,
Побыть средь других, коснуться кого-нибудь, обвить рукой слегка его иль ее шею на Миг - иль этого мало?
Мне большего наслажденья не Надо - я плаваю в нем, как в море.
Есть что-то в общенье с людьми, в их виде, в касанье, в запахе их, что радует душу,-
Многое радует душу, но это - особенно сильно.

Это хочу я прославить, хотя бы я стоял меж людей одиноко,
Голосом зычным моим и воспеваю фаллос,
Я пою песню зачатий,
Я пою, что нужны нам великолепные Дети и в них великолепные люди,
Я пою Возбуждение мышц и Слияние тел,
Я пою песню тех, Кто спит в одной постели (о, неодолимая Страсть!
О, взаимное Притяжение тел! Для каждого тела свое манящее, влекущее тело!
И для вашего тела - свое, оно доставляет вам Счастье Больше всего остального!)
<...>
Лицо, Руки, Ноги - Все с головы до пят - и Чувства, что он пробуждает,
Загадочный Бред, Сумасшествие Страсти, о, отдаться тебе до конца!
(Крепко прижмись и слушай, что я шепчу тебе,
Я люблю Тебя, о, я весь твой,
Только бы нам ускользнуть ото всех, убежать беззаконными, вольными,
Два ястреба в небе, две Рыбы в волнах не так беззаконны, как мы.)
Дикая Буря, сквозь меня проходящая, и страсть, которая содрогает меня,
Клятва, что мы слиты навеки, я и Женщина, которая любит меня и которую я люблю больше Жизни моей.
(О, я охотно отдал бы все за тебя,
И Если нужно, пускай пропаду!
Только бы ты и я! И что нам до того, что делают и думают другие!
Что нам до всего остального, только бы нам насладиться друг
другом и замучить друг Друга совсем, до конца, если иначе нельзя.)

Мучения - это всего лишь Одна из моих одежд,
У раненого я не пытаю о ране, я сам становлюсь тогда раненым,
Мои синяки багровеют, Пока я стою и смотрю, опираясь на легкую трость.

К чему Мне твоя быстрая иноходь, ведь я быстрее Тебя,
Даже когда я сижу или стою, я обгоняю тебя.