... Мы едем на троллейбусе № 23. Он останавливается у Столешникова переулка, у магазина «Меха». За окном - распятая шкура волка, черно-бурые лисы, свернувшиеся клубочком, шапки из зайцев, каракуль. Был
Вечер, и в витрине уже зажгли освещение. «
Магазин убитых», - сказала моя
Дочь.
Она не могла простить человечеству ни ружей, ни бомб, ни самой смерти как системы.
Потом, когда обе мои
Бывшие Жены разлучили меня с дочерью -
Одна из высоких и благородных соображений («этот подлец
Никогда не увидит моей дочери!»), а вторая из-за нестерпимой, болезненной ревности, - я часто приезжал к её детскому саду и, стоя в тени дерева, издали видел, как в смешном строю красных, голубых, розовых шапочек плывёт и её цыплячья шапочка, для защиты от ветра изнутри подбитая шелком. Я чувствовал, что моя дочь скучает без меня. Я это не просто знал, а чувствовал. Нас не разлучали ни километры, ни океаны, ни снега. Нас разлучали
Страсти, ужасающая
Жестокость характеров,
Желание сделать маленького
Человека, рожденного для добра, орудием злобной мести. Никогда, до самой смерти я не смогу простить этого ни себе, ни обеим этим женщинам, моим бывшим женам, которых я любил и которые клялись
Мне в вечной
Любви. <...> «Мне
Пора на витрину, - думал я, - туда, где распят серый волк над свёрнутой в калачик черно-бурой лисой. В магазин убитых». Так я думал о себе, и это была
Правда. Я был убит. То, что осталось от меня,
Было уже другим человеком.