Книга: Братья Карамазовы

Хочу Жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю.

Господь не в силе, а в правде.

А клейкие листочки, а дорогие Могилы, а голубое Небо, а любимая Женщина! Как же жить-то будешь, чем ты любить-то их будешь?  - горестно восклицал Алеша.  - С таким адом в груди и в голове разве это возможно?

Повторяю тебе, Завтра же ты увидишь это послушное Стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо Если был Кто всех более заслужил наш Костер, то это ты. Завтра сожгу тебя. Dixi.

И что ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими глазами своими? Рассердись, я не хочу Любви твоей, потому что сам не люблю Тебя.

Понимаешь ли ты это, когда маленькое Существо, ещё не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к «боженьке», чтобы тот защитил его,  - понимаешь ли ты эту ахинею, друг Мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без неё, говорят, и пробыть бы не мог Человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чертово Добро и Зло, когда это столького стоит? Да ведь весь Мир познания не стоит тогда этих слёзок ребёночка к «боженьке».

По-моему, Христова Любовь к людям Есть в своем роде Невозможное на земле Чудо. Правда, он был Бог. Но мы-то не боги. Положим, я, например, глубоко могу страдать, но другой Никогда ведь не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я, и, сверх того, редко Человек согласится признать другого за страдальца (точно будто это чин). Почему не согласится, как ты думаешь? Потому, например, что от меня дурно пахнет, что у меня глупое Лицо, потому что я раз когда-то отдавил ему ногу. <...> Отвлеченно ещё можно Любить ближнего и даже Иногда издали, но вблизи почти никогда.

Я не бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу согласиться принять. Оговорюсь: я убежден, как Младенец, что Страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий Мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького, как атом человеческого эвклидовского ума, что, наконец, в мировом финале, в Момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на Все сердца, на утоление всех негодований, на Искупление всех злодейств людей, всей пролитой ими их крови, хватит, чтобы не только Было возможно простить, но и оправдать Всё, что случилось с людьми,  - пусть, пусть это всё будет и явится, но я-то этого не принимаю и не хочу принять!

- Может ли русский мужик против образованного Человека Чувство иметь? По необразованности своей он никакого Чувства не может иметь. Я с самого сыздетства, как услышу, бывало, «с малыим», так точно на стену бы бросился. Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна.
- Когда бы вы были военным юнкерочком али гусариком молоденьким, вы бы не так говорили, а саблю бы вынули и всю Россию стали бы защищать.
- Я не только не желаю быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с.
- А когда неприятель придет, Кто же нас защищать будет?
- Да и не Надо вовсе-с. В двенадцатом году Было на Россию Великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и Хорошо, кабы нас тогда покорили Эти самые Французы: Умная Нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы Другие порядки-с.

Узнал я, что не только Жить подлецом невозможно, но и умирать подлецом невозможно… Нет, господа, умирать Надо честно!..

Дебоширить Хочется!

О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их Свобода твоя. Свобода, свободный ум и Наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, Другие, непокорные, но малосильные, истребят друг Друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих».

- <...> А все-таки я бы с твоим монастырьком покончил. Взять бы всю эту мистику да разом по всей русской земле и упразднить, чтоб окончательно всех дураков обрезонить. А серебра-то, золота сколько бы на монетный двор поступило!
- Да Зачем упразднять? - сказал Иван.
- А чтоб Истина скорей воссияла, вот зачем.
- Да ведь коль эта истина воссияет, так вас же первого сначала ограбят, а Потом… упразднят.

Какие страшные трагедии устраивает с людьми Реализм!