Книга: Окаянные дни

«Святейшее из званий», Звание « Человек», опозорено, как Никогда. Опозорен и русский человек - и что бы это Было бы, куда бы мы Глаза девали, Если бы не оказалось «ледяных походов»!

Народ сам сказал про себя: «Из нас, как из древа,  - и дубина, и Икона»,  - в Зависимости от обстоятельств, от того, Кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев.

«Левые» Все «эксцессы» революции валят на старый Режим, черносотенцы - на евреев. А Народ не виноват! Да и сам народ будет впоследствии валить все на другого - на соседа и на еврея: «Что ж я? Что Илья, то и я. Это нас жиды на все это Дело подбили…»

... Одна из самых отличительных Черт революций - бешеная Жажда Игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается Обезьяна.

Уже давно во всем идет неуклонное Падение. Как злобно, неохотно отворял нам Дверь швейцар! Поголовно у всех лютое Отвращение ко всякому труду.

Толстой сказал про себя Однажды: - Вся Беда в том, что у меня Воображение немного живее, чем у других… Есть и у меня эта беда.

«Хожу без работы, пошел в Совет депутатов просить места - мест, говорят, нету, а вот тебе два ордера на Право обыска, можешь отлично поживиться. Я их послал куда подале, я честный Человек…»

«Еще не настало Время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…» Это Слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности Все равно Никогда не будет. А Главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень Дорога для будущего историка. Разве важна « Страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не Люди, что ли?

Проснувшись, как-то особенно Ясно, трезво и с ужасом понял, что я погибаю от этой Жизни и физически, и душевно. И записываю я, в сущности, Чёрт знает что, что попало, как сумасшедший... Да, впрочем, не Всё ли равно?

Я теперь всеми силами избегаю выходить без особой Нужды на улицу. И совсем не из страха, что кто-нибудь даст по шее, а из страха Видеть теперешние уличные Лица.

Какое вообще громадное Место занимает Смерть в нашем и без того крохотном существовании! А про Эти Годы и Говорить нечего: День и Ночь живём в оргии смерти. И Всё во Имя "светлого будущего", которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака. И образовался на земле уже целый легион специалистов, подрядчиков по устроению человеческого благополучия. "А в каком же году наступит оно, это Будущее?" - как спрашивает звонарь у Ибсена. Всегда говорят, что вот-вот: "Это будет Последний и решительный Бой!" Вечная Сказка про красного бычка.

Шли ночью по Тверскому бульвару: горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным, с просветами небом, точно опять говорит: "Боже, как грустна моя Россия!"

Какое обилие новых и Всё высокопарных слов! Во всём Игра, балаган, "высокий" Стиль, напыщенная Ложь...

Борешься с этим, стараешься выйти из этого напряжения, нетерпеливого Ожидания хоть какой-нибудь развязки - и никак не можешь. Особенно ужасна Жажда, чтобы как можно скорее летели дни.